Джими Хендрикс, история брата

Отношения в семье стали меняться с рождением моего сына Джейсона в 1980 году. Мои взаимоотношения с Джун постепенно ухудшались с того момента как я завёл себе семью и к этому времени пришли к своему естественному завершению. Во–первых, я не мог понять, откуда она вообще появилась в нашей семье, ведь раньше у неё было такое мягкое сердце. Я часто расспрашивал её мать о ней, об отце, как у них это всё началось. Но она только отвечала, что её совершенно не волнует, что отец так много времени проводит со своими внуками и тратит деньги им на подарки. Я хорошо помню, как однажды, позвонив отцу, трубку сняла Джун, голос её звучал более чем враждебно.

— Ты мне не сын! — взвизгнула она с японским акцентом. — Джими — мой сын, но никак не ты!

А однажды вечером я зашёл к отцу и увидел Джун с перекрашенными в пурпуровый цвет волосами. С каждым разом она становилась всё эксцентричнее и эксцентричнее. Она стала носить цветастые рубашки моего брата и ходить в них по дому. Я не представлял, что с ней происходит и только подумал, что это эффект вуду Хендрикса. Она зациклилась на славе моего брата и не могла ни о чём другом думать, кроме денег. Вскоре всю свою ненависть она обрушила на меня и на мою семью. В момент исчезли все наши фотографии из отцовского дома. Не осталось ни одной доказывающей существование моей семьи. Один мой друг объяснил мне, что такое поведение называется "японской смертью", когда кого–то стирают из ежедневного обихода и в один прекрасный день он становится всеми забытый. Когда я об этом сказал отцу, он ничего не смог мне ответить. Он оказался посередине между мной и Джун, и ничего не хотел предпринимать, чтобы улучшить ситуацию.

— Джун и Жени не любят тебя больше, — сообщил мне отец.

— Почему? — спросил я его.

— Не знаю, не понимаю.

Джун вела себя как ребёнок и вспыхивала от гнева, когда отец слишком долго задерживался у нас, играя с внуками. Она громко возмущалась по поводу, что отец давал нам денег, и дошла до того, что стала на него кричать, говоря, что я не его родной сын.

Негодование Джун постепенно отразилось в её дочери Жени, но в ещё большей степени. Совсем недавно, когда она была ребёнком, мы были очень близки и я заботился о ней почти всё время. Тем более что с некоторых пор я жил в их доме на Сиворд—Парк пока с Кристин—Энн не переехал в собственный. По утрам я отводил её в школу и часто оставался за няню, когда ни отца, ни Джун не было дома. Но однажды я ушёл и завёл свою собственную семью, думаю, тогда стало меняться чувство её ко мне. Наверное, в этом причина, не знаю.

Я жил своей жизнью, а Джун тем временем, нашёптывала отцу, что я нехороший человек. По праздникам, дом наполнялся японцами и среди них где–то… был мой отец. Когда мы всей семьей приходили в дом к отцу, мы были там, как чужие и, в конце концов, я сдался и перестал их навещать. И если отец хотел повидать своих внуков, он останавливал свой грузовик около нашего дома. Я пытался звонить, но Джун отказывалась говорить и делала всё, чтобы моему отцу было всё труднее видеться с нами. Вся ситуация выглядела со стороны очень нелепо. Жени также стала игнорировать меня и не хотела иметь ничего общего с моей семьёй. Я не мог понять, что происходит, потому что с моей стороны я не делал ничего, что могло бы вызвать такую реакцию. И я отпустил ситуацию. Тем более что забота о жене и детях требовала всего моего внимания.

Джун добилась своего, отца утомило такое положение вещей и мы перестали видеться. Он выкупил её дом на берегу озера Вашингтон и продолжал всё своё время отдавать своему ландшафтному бизнесу. Однако сказывался возраст и он уже не мог, как прежде везде поспевать. И, несмотря на грустный опыт начала 60–х, он всё ещё любил выпить и покурить.

Переломный момент наступил, когда в конце 1983 года с отцом случился сердечный приступ. В больнице, внезапно нарисовались адвокаты и денежные тузы с огромными кипами каких–то бумаг. Казалось, все они играли какую–то свою музыку, а тут вдруг всё разом могло прекратиться. Каждый из них стремился успеть урвать себе кусок от пирога, пока жив ещё отец.

И, как если бы этого было мало, отца положили в ту же больницу, где лежала Кристин в ожидании нашего пятого ребёнка. Я метался между двумя отделениями, пока врач не сказал, что родился мальчик и мы стали счастливейшими родителями на свете, но проходя через больничный холл, меня вдруг осенило, что ребёнок родился в день рождения Джими, 27 ноября. Совершенно очевидно, что мы его назвали Джими Хендрикс Младший. Было такое чувство, что брат улыбнулся с Небес моей семье в этот вечер.