Джими Хендрикс, история брата

Не прошло и несколько дней после этого случая, как отец решил, что лучшее для меня это пожить некоторое время у Пэт с Пэт в их доме на берегу озера Вашингтон. Во–первых, я и не предполагал, что можно так много времени провести с ними. У меня была собственная кровать, вместе мы смотрели шоу Эда Салливана и Лоренса Уелка по телевизору тётушки Пэт. Однако, очень скоро, как только прошло первое возбуждение, меня охватила тоска. К тому же и Пэт, и Пэт не были в восторге от моего присутствия в их доме. Для моего возраста я был слишком самостоятелен и сводил их с ума. Через месяц они, запаковав вещи, уехали в Калифорнию, а я вернулся домой к началу нового учебного сезона 1956 года.

Дома не изменилось ничего. Так как почти все соседи были сыты по горло нашим семейством, то они снова вызвали чиновников соцдепартамента. Неделю спустя после моего приезда пара этих галстуков нарисовалось около нашего дома. Мы с Бастером играли на нашей лужайке, когда подъехал зелёный Шеврале и резко затормозил прямо рядом с нами. Можно было подумать, что это какие–то военные учения, но парни выскочившие из машины не были одеты в военную форму, на них были пиджаки и галстуки. Холодок пробежал по спине, я посмотрел на Бастера, он уже нёсся по направлению к нашему дому, я был не так скор, но мы успели захлопнуть дверь перед их самым носом и запереться на щеколду. Мы побежали в заднюю комнату и спрятались в шкафу. Как только прекратились удары в дверь, мы вылезли из шкафа и тихо прошли в гостиную, убедиться, что осада снята. От этого шкафа мы все были в царапинах. День ото дня мы приближались к тому моменту, как быть пойманными.

Наш почтовый ящик уже не вмещал уведомлений от разных городских служб. В конечном итоге отец уже не мог игнорировать их. Все вместе, мы отправились в контору, где нас встретила женщина, представившаяся как миссис Ламб, и сказала, что ей поручено рассмотреть наше дело. Оставив нас с Бастером в приёмной, отец скрылся в кабинете.

Миссис Ламб сказала, что она ничего не имеет против, чтобы Бастер оставался с отцом, так ему уже 14, в то время как обо мне она беспокоилась, потому что мне было восемь с половиной. Когда миссис Ламб сообщила, что они намереваются забрать меня, то на это отец ответил, что когда дети узнают, что она собирается с ними сделать, то они будут очень расстроены. Отец выглядел убитым и умолял её дать ему ещё один шанс, даже признался, что сам собирался отдать меня на некоторое время родственникам. Внимательно выслушав нашего отца, миссис Ламб пошла ему на встречу и взяла с него обещание устроить нашу жизнь. Она дала ему 24 часа, чтобы пристроить меня по его желанию.

Утром следующего дня у нас у всех троих из глаз текли слёзы, поскольку отец собирал мои вещи, упаковывая их в сумку. Его задача оказалась совсем несложной, у меня не так уж много было из одежды. Грустно осознавать, что всё принадлежащее тебе умещается в небольшую походную сумку. Я сидел с разбитым сердцем, готовый горло перегрызть тому, кто решил разделить нашу семью. Каждый день моей жизни мы были вместе, и вот теперь, этого больше не будет. Я буду один и полагаться мне предстоит только на себя одного. Мы втиснулись в грузовик и поехали в какой–то дом, расположенный не очень далеко от нашего.

Отец передал меня Урвилле и Артуру Вилерам, чёрной семейной паре, окончившим колледж, и с хорошей общественной репутацией. Там уже было четверо малышей, так что миссис Вилер встретила нас с распростёртыми объятиями. Она встретила нас на крыльце и одарила меня очаровательной улыбкой. А так я стоял и ревел, то она подошла ко мне и положив руку мне на плечо, произнесла:

— Всё будет хорошо, малыш.

Отец долго меня обнимал, приговаривая:

— Всё будет хорошо, сынок. Это твоя новая тётушка.

— Я тебя буду навещать, Леон, — произнёс брат, размазывая по щекам слёзы.

Я был безутешен, а они сели в машину и выехали на дорогу. Но я и сейчас не виню отца за те несчастья, которые нам пришлось пережить детьми. Где–то глубоко внутри он искренне любил меня и моего брата, но вино всегда одерживало победу. Когда чувствуешь, что труден путь, алкоголь не может стать другом, помогающим преодолеть его. И отец всё более и более погружался во тьму, ничего не делая, чтобы бросить пить, в тот день он окончательно променял одного из своих сыновей на бутылку.