Джими Хендрикс. Предательство

— Это время было самым волнительным для меня, — вспоминал Джими, — очень волнительным. Джефф Бэк, по–настоящему великий гитарист, и он слушал меня. Помню, в самом начале, Пит приходил и в другие клубы, чтобы только послушать мою игру. Думаю, я им нравился, но возможно, я им казался полным идиотом, когда не играл. Мне нужно было многое успеть за то короткое время и к тому же, сыграться вместе с совершенно незнакомыми людьми, что меня очень нервировало и это вполне понятно, это же большое дело. Договориться, что играть, написать новый материал, выучить его, и репетировать, репетировать, репетировать. В какой–то момент я даже брал в руки бас–гитару. Ко всему у меня не было барабанщика.

Джими и Час не были одиноки в том, чтобы побыстрее составить Джими группу. Кит Ламберт и Крис Стэмп также с нетерпением ожидали стать неотъемлемой частью в запуске Джими Хендрикса на орбиту. Эти двое молодых англичан, соменеджеры группы Who, жаждали поучаствовать. Отец Ламберта — замечательный английский композитор Констант Ламберт, а брат Стэмпа, Теренс, стал успешным киноактёром. В музыкальных кругах Кит и Крис были очень популярными и уважаемыми фигурами и с их мнением считались самые большие воротилы Лондона.

Крис Стэмп стал мне разъяснять:

— Мы с Китом увидели Джими почти сразу, как он прибыл в Лондон. Час привёл Джими в один из лондонских клубов, очень возможно это был Scotch. Вообще–то Хендрикс не собирался играть, но он поднялся на сцену и присоединился к группе. У него был необычный вид, но мне понравилось его лицо и его причёска. В нём было что–то динамичное. Группа продолжала играть что–то своё, но вдруг произошло совершенно непредвиденное. Всё это заняло какие–то десять минут. Мы подскочили к Часу, которого мы знали как басиста Animals, и сказали: "Этот парень… ну, в общем… мы хотим его!" На что Час нам сказал: "Майк, наш менеджер уже подписал с ним контракт вместе со мной". Тогда мы сказали: "В таком случае мы хотим продвигать его записи!" Час сказал: "Я уже думал на эту тему…" Мы снова: "Мы как раз подумывали основать свою пластиночную компанию". "О, это было бы очень даже кстати, — сказал Час. — Так давайте перейдём сразу к делу!" Час отправился на поиски денег, но вот наша компания, которую мы собирались назвать Трэк–Рекордс, на тот момент ещё не существовала.

Джими хотел дать знать Элу Хендриксу, что, наконец, судьба повернулась к нему. Он набрал номер, который дал ему отец в последний раз, они иногда перезванивались, но редко. Но Эл отреагировал, как отреагировали бы многие из родителей, когда их ребёнок звонит им среди ночи, чтобы сказать, что находится за несколько тысяч миль от дома. К тому же он обвинил его за излишние растраты за билет первого класса до Лондона.

— Думаю, отцу Лондон казался другой планетой, — сказал мне Джими. — Позвонив, он заставил меня почувствовать, что я будто бы предал его, и я всегда сожалел о том, что позвонил ему тогда.

Ради большей известности Час очень хотел, чтобы Хендрикс побывал на концерте недавно сформированного трио Cream, 1 октября в Лондонском Политехническом. Трио составили всеми уважаемые музыканты — Джек Брюс, Джефф Бэк и Джинджер Бейкер. В тот вечер в университетском зале на Регент–Стрит Джими дал своё первое британское выступление на публике. Эрик уже был наслышан от Пита Таунзенда и Джеффа Бэка о Хендриксе и сказал, что ему следует играть музыку по своему выбору. И даже Джинджер и Джек смешались в своих чувствах.

С первого дня встречи с Часом в Нью–Йорке Джими мечтал о каком–нибудь счастливом случае, о возможности выступить в Лондоне. И вот теперь — полная неожиданностей ситуация и аудитория другой группы, люди, заплатившие за билеты, чтобы увидеть трёх знаменитых английских музыкантов, а не какого–то неизвестного американца. Хендрикс играл на своём белоснежном Страте, исполняя ослепительную удлинённую версию Killing Floor, легендарного блюзмена Воющего Волка, а Час, сияющий от счастья, стоял с Эриком Клаптоном в стороне от сцены.

— Эрик побледнел, настолько он был ошеломлён игрою Джими, — сказал мне Час. — Он ни слова не мог произнести.

Для Эрика, признанного лучшего гитариста Англии со времени его работы и в Yardbirds, и с Bluesbreakers Джона Майалла, слышать растягивание звука, так присущее Хендриксу, оказалось моментом жизни, поразительным и угрожающим его короне одновременно.

— Когда я вспоминаю прошедшие годы, — сказал Хендрикс, — они кажутся мне вереницей бесконечных чужих шоу, в которые толкала меня судьба. Разве я мог поверить, что встречусь с Клаптоном — моим героем — вот так запросто, как говорю с тобой. Я до сих пор помню, как уголками моих глаз я видел его в тот вечер, стоящего в стороне и наблюдающего за моей игрой. Знаю, играл я тогда грубо. Но у меня тогда не было времени, мне необходимо было действовать. И я действовал.

Его глаза блестели, он замолчал, потом продолжил:

— Знаешь, мне нравился Эрик Клаптон. И венцом счастья я считал однажды сыграть с ним час–другой! Играть любое, что пришло бы на ум, что сделали бы наши пальцы…