Вернувшись, Лот сказал озадачено:
– Представьте себе, Джордж тоже считает только Рекорда. Он видел его в Челтонхэме, Стокгольме и даже в Москве. Правда, он и Келсо не сбрасывает со счетов.
– Чья это лошадь? – спросил Джин.
– «Рекорд (Советский Союз), гнедой жеребец от Весеннего Горизонта и Ботаники, победитель Международного приза в Москве (1961 г.), Золотого кубка Хенесси (1961 г.) и скачек в Стокгольме (май 1962 г.) Время в Стокгольме – 2.04.8. Жокей Анисим Проглотилин (СССР), камзол белый, рукава зеленые».
– Как видишь, Джин, Рекорд тебе сродни. В тебе должны взыграть патриотические, чувства, – ухмыльнулся Лот.
– В каком это смысле? – спросил Хайли.
– Наш Джин – представитель великой социалистической нации Евгений Гринев, – сказал Лот.
Хайли повернулся к Джину и первый раз внимательно посмотрел на него. Затем дружески подмигнул и сказал по-русски:
– Привет, Маруся. Йелоу блу бас.[33]
Порядок. Точка.Джин захохотал.
– Два раз я Полтава, – сказал Хайли. – Секонд уорлд уор. Челночные рейсы. Ты ведь тоже, Лот, бывал в России, не так ли? Только ты гулял по другой стороне бульвара..
– О да, в свое время мы откусили там больше, чем смогли проглотить, – сказал Лот и вдруг снова вскочил. – Ларри!
По нижней галерее вышагивал, выкидывая по-солдатски руки, очень маленький крепыш, обтянутый тканью полосатого костюма. Простодушнейшая улыбка озаряла его ирландское лицо. Увидев Лота, он радостно подпрыгнул, подбежал к ложе. Перегнувшись через барьер, Лот начал шептаться с Ларри, поминутно перелистывая программку и делая отметки.
– Это Ларри О'Тул, букмекер, – объяснил Джину Хайли. – Один из главных жуков. Все знает.
Лот плюхнулся в кресло и хлопнул ладонью по колену.
– Все, решено! Я играю Рекорда. Говорят, что это новая советская ракета. Нашего Келсо он догонит и перегонит, без всякого сомнения. Ты будешь играть, Джин?
– Я поставил бы «сэнчури»,[34]
– сказал Джин, – да все забрали люди Красавчика.– Я тебе одолжу, – махнул рукой Лот. – Видишь ли, Ларри считает, что на твоем соплеменнике можно неплохо заработать, играют только знатоки. Пока курс один к пяти, к старту будет максимум один к двум. Я собираюсь поставить десять «грэндов».
– Десять тысяч? – поразился Джин.
– А почему не удвоить эту сумму? Ларри – мой человек. Ты меня понимаешь? – многозначительно сказал Лот.
– Неужели на международных скачках может быть «темнота»?
– Да нет, игра честная. И есть, конечно, риск. Келсо – это Келсо. В данном случае и Ларри не «левачит», но вообще-то он мой человек, понимаешь? Дошло наконец? Ну так как, беби?
– О'кэй! – весело сказал Джин. – В крайнем случае мой капитал уменьшится на одну десятую, и я девальвирую доллар.
– Кстати, взгляни на нашего фаворита. Вон он проминается у третьего столба.
В бинокль Джин увидел гарцующего гнедого жеребца. Шелковистая его шерсть блестела на солнце. Приплясывали редкой красоты и стройности ноги. На мощной груди играли мускулы. Лот и Хайли тоже смотрел в бинокли на Рекорда.
– Лучше бы они занимались лошадьми, чем портить нам нервы, – пробурчал Хайли.
– А почему им не совмещать два этих дела? – захохотал Лот.
Жокей взял шенкеля и пустил Рекорда в короткий галоп. Жеребец стремительно прошел от столба метров сто. В бинокль отчетливо было видно скуластое лицо жокея.
– Итак, Джин? Fortes fortuna adjuvat.[35]
– О'кэй, – сказал Джин. – Fortuna favet fatuis![36]
Я играю.– Ларри! – крикнул Лот. – Эй!
Ларри, оказывается, стоял неподалеку и ждал. Лот поднял два пальца, начертил в воздухе букву «О» и показал на себя и Джина. Ларри кивнул и исчез.
Начались старты на второстепенные призы. Среди участников этих стартов были тоже первоклассные лошади, такие, как Блеф, Грик Мани, Губернаторская Тарелка… Лот и Джин играли по маленькой, выиграли раз пятьдесят долларов, но тут же их проиграли, когда Цикада споткнулась на последней прямой. Разумеется, это их не огорчило, а лишь позабавило. Собственно говоря, весь ипподром, во всяком случае, все ложи пока только забавлялись. Все ждали международной скачки на Главный приз.
– Эй, Мак! – вдруг услышал Джин женский голос, как будто бы обращенный к нему. – Эй, мистер Де-Сото!
Он обернулся. Да, именно ему махала рука в длинной белой перчатке, и именно к нему были обращены веселые синие глаза в лучах морщинок.
– Не узнаешь? – крикнула дама и подняла над головой пачку «Лакки страйк». – Хочешь закурить?
– Хэлло! – изумленно воскликнул Джин. – Это вы?!
Через две ложи от них стояла его мимолетная знакомая по Пятой авеню, та, что «оставила свою честь на обломках самолета».
– Салют! – на европейский манер приветствовала его дама. – Вот так встреча!
– Что вы здесь делаете? – глупо крикнул Джин.
– Да вот химичу своему старику на молочишко! – крикнула дама, употребив жуткий вест-сайдский жаргон.
В ближайших ложах передернулись «Рыцари-храмовники», позеленели «Королевские избранные мастера». Ложа джиновской знакомой, забитая шикарными подвыпившими молодчиками и прелестными молодыми женщинами (в их числе была и Лиз Сазерленд), грохнула от хохота.