Джин Грин — неприкасаемый

…Инспектор полиции О'Лафлин, тяжеловес-ирландец с могучими мускулами, грузно обросшими жиром, заплывшими глазками-гвоздиками и кирпичным лицом с перебитым носом, был одет не в форму, а в обыкновенный штатский «бизнес-сют», деловой костюм, однако все, от мятой шляпы, которую он не потрудился снять, до тупых носков огромных блюхеровских ботинок, — все выдавало в нем полицейского.

— Где завещание вашего отца? — жуя потухшую сигару, обстреливал он вопросами сидевшего перед ним бледного Джина. Стоя посреди гостиной, инспектор набычился, уткнув дюжие кулаки в рубенсовские ляжки и широко расставил ноги.

В библиотеке пожилой полицейский врач, перевязав Марию Григорьевну, уложил ее на диван, сделал ей два укола — обезболивающий и антистолбнячный — и, ожидая, пока она очнется, занялся рыдавшей дочерью Гриневых.

— Успокойтесь, милочка. Сядьте-ка сюда. Идите, не мешайте полиции делать свое дело. Вот, примите-ка три таблетки транквилизатора. А теперь выпейте водички. Так-то. Вот умница!

Старый Эм-И — медицинский эксперт — сам себе удивлялся: почти каждый день на протяжении последних сорока лет сталкивался он с убийствами и увечьями в этих асфальтовых джунглях; давно бы вроде пора не принимать близко к сердцу чужое горе. Но эта красивая и несчастная девушка чем-то затронула его сердце.

Один из помощников инспектора посыпал черным порошком все предметы на столе в надежде отыскать отпечатки пальцев преступника.

Другой помощник, ползавший на коленях по синтетическому цвета аквамарина ковру, покрывавшему весь пол библиотеки, вдруг издал радостное восклицание:

— Вот она! Смотри, Эд! Третья, и, видать, последняя! На ладони в платке у него лежала закопченная стреляная гильза.

— Счет два-один в мою пользу, Лакки. С тебя пятерка. Я нашел две гильзы, а ты только одну.

— О'кэй, твоя взяла, Эд. Спорю на пятерку, что я вернее определю калибр и марку пистолета.

— Тебе не отыграться, Лакки. Ребенку ясно, что эти гильзы от патронов калибра 0,38, а стреляли скорее всего из «кольта».

Старый врач с усмешкой поглядел на Эда и Лакки. Эти ретивые молодые парни словно сошли с экрана популярнейшей телевизионной серии «Неприкасаемые» — о борьбе чикагской криминальной полиции с гангстерами.

По кабинету, щелкая фотоаппаратом с блицем, расхаживал полицейский фотограф.

Кто-то убрал звук в телевизоре, но не довел ручку до полного выключения. На экране шла беззвучная драка, и гангстер Джеймс Кэгни что-то беззвучно кричал.

А в гостиной инспектор О'Лафлин продолжал допрашивать Джина.

— Может быть, выпьете, инспектор? — вяло спросил Джин. — Скотч? Бурбон? Ржаное виски?

— Я спрашиваю тебя, парень, где завещание твоего отца?

— В сейфе, инспектор.

— В библиотеке?

— Наверное.

— Его там нет. Не было ли у твоего отца сейфа в банке?

— Насколько мне известно, нет.

— Кому завещал твой отец свое состояние?

— Он собирался оставить пожизненную ренту матери, а все остальное поделить между сестрой Натали и мной.

— Сколько же приходилось на твою долю, мой мальчик?

Джин допил стакан, ошалело покрутил головой. Он все еще чувствовал себя так, словно противник на ринге послал его в нокдаун.

— Сколько? Черт его знает! Отец много роздал в благотворительных целях, особенно эмигрантам, покупал Кандинского, Шагала, Малевича. Пожалуй, тысяч сто…

— Сто тысяч? Что ж! Это неплохо. Вчера двое черномазых ухлопали в переулке пьяного за пятерку. И старик тратил, выходит, твое наследство, транжирил его, раздавал эмигрантам. Так, так! Сто тысяч! И пожить ты, видать, любишь в свое удовольствие.

— Куда вы гнете, инспектор?

— Посмотри-ка сюда, паренек, — пробасил инспектор и показал Джину на мясистой ладони фото широкоскулого, тонкогубого человека с глазами-пуговицами. — Узнаешь?

— Нет.

— Этот тип пришил твоего старика. Его зовут Лефти Лешаков.

Джин сжал ручки кресла.

— Скажи-ка, парень, где и с кем ты был сегодня между одиннадцатью и полуночью?

Массивная фигура инспектора, его басистый рык и красное, как полицейский фонарь, лицо излучали непреклонную властность, тупую, уверенную в себе силу. Но Джин не привык, чтобы с ним разговаривали таким тоном.

— Знаете что, инспектор? — медленно проговорил Джин, ставя на стол стакан. — Называйте-ка меня лучше мистером. Последний нахал, которого мне пришлось проучить, проглотил почти все свои зубы. За такие слова я заставлю вас проглотить язык. Я ясно выражаюсь?

— Ты, парень, лучше не задирайся со мной и отвечай на мои вопросы. Подними на меня мизинчик — и я заставлю тебя заплатить триста долларов штрафа.

— Я уплачу шестьсот, двину тебя дважды, и тебе придется выйти на пенсию. Мне не нравится твоя рожа, дядя, у нее цвет мороженой говядины.