Джинны пятой стихии

Но что такое был их ужас по сравнению с ужасом самого Власа, не в пример безбатюшным государствам панически чтившего отца и мать! Представив на секунду возвращение родителей из Пловдива, грешный отпрыск опять впал в беспамятство и выпал из него уже в тёмном гулком переулке, ведущем прямиком к сусловскому автовокзалу.

Дальнейшее восстановить не удалось.

Наверное, купил билет до Баклужино.

* * *

Влас Чубарин замычал и, открыв глаза, вновь увидел всё ту же устрашающую табличку. Не могло быть в Баклужино таких табличек! Такие таблички могли быть только в… Страшное слово вертелось в мозгу, но Влас не решался произнести его даже про себя.

Нетвёрдым шагом он вышел из-под огромного навеса, обрешёченного с изнанки чудовищными металлическими балками на столь же чудовищных болтах, и запрокинул страдальчески сморщенное лицо. По краю козырька выстроились богатырские объёмные буквы. То самое слово, которое он не осмеливался выговорить.

ПОНЕРОПОЛЬ.

Обмяк — и торопливо заковылял в сторону кассы.

— Сусловскими принимаете? — сиплым преступным голосом осведомился он.

— Да хоть тугриками, — последовал равнодушный ответ.

— А когда следующий на Баклужино?

Юная кассирша вскинула голову и уставилась на Власа.

— Привет! — сказала она. — Ты откуда такой?

Тот внутренне напрягся, с мукой припоминая, не было ли в последнее время какого-нибудь международного конфликта. Наверное, не было, раз автобусы ходят…

— Да вот… из Суслова…

— Второгодник… — с нежностью вымолвила она. — Ты географию в школе учил вообще? Отсюда в Баклужино — только через Лыцк, а они границу ещё год назад закрыли. Это тебе обратно надо. — Постучала по клавишам, бросила взгляд на монитор. — Есть места на шестичасовой. Берёшь?

Влас поспешно сунул руку в карман — и обомлел, не обнаружив там бумажника.

— Я подумаю… — ещё более сипло выдавил он и, отойдя на пяток шагов, проверил всё, что можно было проверить. Нету.

Украден. Ясное дело, украден. В Понерополе — да чтоб не украли? Поскуливая чуть ли не вслух — от отчаяния и от головной боли, Влас шаткой поступью пустился в обратный путь, к полосатому штырю с синей эмалированной табличкой. Обогнул бетонную опору — и не поверил глазам: бумажник преспокойно лежал на асфальте, никем пока не присвоенный. Правда, в нескольких метрах от него стояли двое местных и с презрительным видом поглядывали на оброненную вещь.

Ускорив шаг, насколько это было в его силах, Влас достиг едва не утраченной собственности, но нагнулся над нею слишком резко — в голову вступило, перед глазами заклубилась мгла, так что пальцы бедолага смыкал уже на ощупь. Превозмогая дурноту, медленно выпрямился. Мгла потихоньку рассеялась, снова явив злорадные физии обоих аборигенов. Один — сухощавый, пожилой, в мятых летних брюках и рубашке навыпуск. Правая кисть у него отсутствовала — ручонка завершалась лаконичным глянцевым скруглением. Второй — помоложе, покрепче: покатый лоб, плавно переходящий в затылок, ухватистые лапы (полный комплект), тенниска набита мускулами, как мешок картошкой. Возможно, отец и сын.

Оба, не скрывая ехидства, смотрели на Власа и, казалось, что-то предвкушали.

— Это моё… — пояснил он на всякий случай.

— Твоё-твоё… — ласково покивал пожилой.

Тот, что помоложе, гнусно ухмыльнулся.

Заподозрив неладное, Влас открыл бумажник. Деньги были на месте. Пересчитывать не стал. Испытывая сильнейшую неловкость, отправил бумажник в карман, опять взглянул на странную парочку и заметил, что лица обоих помаленьку утрачивают выражение превосходства, мало того, проступает на них беспокойство, даже растерянность. Заморгали, заозирались…

— Правда, что ль, его? — спросил молодой.

Непонимающе уставились друг на друга, затем на Власа — теперь уже с обидой и злобным изумлением.

— Ну я-то ладно, а ты-то… — недоумевая, выговорил тот, что с культяпкой.

— А что я? — вскинулся молодой. — Лежит на виду! Думал: нарочно…

Внезапно тот, что с культяпкой, уставился поверх плеча Власа, морщинистое лицо исказилось.

— Салочка! — сипло выдохнул инвалид.

Оба кинулись наутёк. Влас испуганно обернулся и вновь пережил приступ дурноты. Асфальтовое пространство дрогнуло, подёрнулось мутью. Что именно испугало аборигенов, осталось неизвестным. Вокзальный динамик оглушительно сыграл первые такты «Мурки», и женский голос объявил о скором отправлении очередного автобуса на Гоблино.

* * *

Вернувшись к стеклянному оконцу кассы, Влас обнаружил, что весёлая девчушка, обозвавшая его второгодником, сдаёт смену напарнице, надменной пергаментной особе предпенсионного возраста. Почему-то бросилось в глаза, что правая рука особы облачена в чёрную кожаную перчатку и что делá особа принимает одной левой. Протез? Странно… Не слишком ли много калек для одного автовокзала?

При виде Власа молоденькая кассирша заулыбалась и послала ему сквозь стекло не то приветственный, не то предостерегающий знак, словно бы потрогала кончиками растопыренных пальцев невидимую стену. Чубарин не понял. Кажется, ему не советовали приобретать билет.