Джип из тыквы

Белка лезет меня утешать, вытирает мне слезы языком, и, чтобы она отстала, я прекращаю хныкать.

За неимением дамской сумки запихиваю некогда белую майку в бардачок, захлопываю дверь, и мы едем дальше.

– Лариска, тебе надо поставить памятник из чистого золота! – признательно говорю я, выслушав подружку.

Оказывается, Лариска развернула целую секретную операцию, скрывая мое отсутствие от санаторского руководства.

Она подкупила процедурную сестру, чтобы та исправно ставила «галочки» в моем листе посещения, а сама каждый вечер дважды заходила в мой коттедж, чтобы включать и выключать свет в гостиной. Запасной ключ от моего домика Лариске в нарушение всех правил дал сторож, и он же присматривал за Белкой. А мои старики-сотрапезники поддержали этот маленький заговор, во всеуслышание объявив, что Машенька, мол, требует завтраки и ужины в постель, и под этим предлогом с многозначительным видом выносили еду из столовой на тарелочках. Даже не знаю, благодарить ли мне престарелых затейников за их помощь или ругать за подрыв моей репутации?

Но Лариска, бесспорно, заслуживает благодарности.

– Ладно, сочтемся как-нибудь, – ухмыляется она, уплетая холодные сырники с благотворительного ужина имени стариков-затейников.

Я без аппетита жую сосиску и с подозрением рассматриваю разложенную на батарее белую тряпочку. Это майка, которую принесла мне добытчица Белка. Свежевыстиранная, она чиста и непорочна, но мне кажется, что я с гораздо меньшей тревогой созерцала бы запятнанный фартук мясника.

– Кажется, высохла уже, – говорит Лариска, проследив за моим взглядом. – Примеришь?

Я решительно выдыхаю:

– Давай.

Джинсовые шорты – предыдущая находка Белки – уже на мне. Я сбрасываю с плеч казенный халат и натягиваю на себя майку.

Она садится идеально, что и требовалось доказать.

– М-даааа, – тянет Лариска. – Похоже, это и в самом деле твои вещички. И судя по тому, что Белка принесла их тебе, она учуяла на тряпках твой запах.

– Мощно, должно быть, я пахну, если ароматы леса и дороги не перебили мое эксклюзивное амбре, – натужно шучу я.

Лариска не улыбается. Она подпирает подбородок кулачком и смотрит на меня задумчиво, как добрая бабушка, которую глупая внучка уговаривает рассказать ей на ночь страшную сказку.

– А ты уверена, что хочешь это знать? – спрашивает она с сомнением в голосе. – Может, ну его к черту, твое смутное прошлое? Посмотри, ведь в настоящем все устроилось совсем неплохо! Ты победила врагов – Валька и Макса, приобрела друзей, соратников и даже спонсора – Тугарина. У тебя есть пособие, квартира, машина… У тебя даже собака есть! Многие девушки в твоем возрасте вынуждены довольствоваться гораздо меньшим.

– Вася ты, Лара, – в сердцах говорю я. – Что я, робот, чтобы жить без прошлого?

– Почему это я Вася? – недоумевает Лариска.

Конечно, она же не знает, что это любимое ругательство моей мамы. «Вася ты, Ляпа!» – сердито говорит она, подразумевая «балда» или «растяпа».

– Так моя мама ругается, – объясняю я.

И замолкаю при виде больших-пребольших подружкиных глаз.

– Ты вспомнила свою маму? – шепотом спрашивает она.

– Только ее Васю, – лепечу я с досадой и надеждой одновременно.

И еще немножко какого-то или какую-то Ляпу. Который(ая) одновременно Вася.

Я бы предпочла вспомнить саму маму – ее лицо, голос, наши с ней отношения, но и за странную парочку Вася-Ляпа уже признательна своему подсознанию.

– Значит, у тебя есть мама, – улыбается Лариска.

– Или была, – бормочу я.

– Будем надеяться на лучшее – есть! – подружка оптимистична. – И она тебя любит!

– С чего ты взяла?

– С того, что только любящая мама использует вместо ругательств смешные словечки!

Пожалуй, это аргумент.

– Давай постарайся вспомнить еще что-нибудь! – торопит меня Лариска.

Она явно ждет, что я просияю, вскричу: «Ну, конечно!» и выдам на гора́ целую кучу интересных историй из прошлого.

– Ну, конечно, – с сарказмом бурчу я. – Так оно все мне и вспомнилось! Разбежалась! Индийского кина не будет.

Лариска недолго думает и командует:

– Снимай штаны!

– Зачем это?

– Затем!

Подружка отнимает у меня шорты с майкой и некоторое время мечется с ними по комнате, как полоумный декоратор с богатой фантазией и скудными средствами. В итоге она размещает мои тряпки на тумбе под телевизором, что смотрится весьма необычно. Даже белая майка сошла бы за бабушкину декоративную салфетку с большой натяжкой, а уж синие шорты в интерьерном дизайне наверняка вообще никогда не использовались.

Но Лариска делом рук своих вполне довольна.

– Вот! – горделиво восклицает она. – Я положила эти вещи на самое видное место, чтобы они все время мозолили тебе глаза. Может, это простимулирует твое подсознание, и оно выдаст еще что-нибудь.

– План не хуже других, – соглашаюсь я уныло.

– Тем более что других планов у тебя нет, – безжалостно напоминает Лариска. – Все, оставляю тебя тет-а-тет с подсознанием, надеюсь, вы договоритесь.

Она уходит, а я укладываюсь на диван перед телевизором и честно наблюдаю «три в одном»: голубой экран, синие шорты и белую майку.

Подсознание мое молчит, как убитое.