Джип, ноутбук, прошлое

***
Замотанный в тряпье двигатель – алюминиевый, надо же – тащили в помещения фабрики четыре рабочих на двух деревянных брусьях. Фрезе нетерпеливо подпрыгивал рядом, работа, стоявшая уже месяц, обещала двинуться дальше.

– Руслан Аркадьевич, там швеллера для рамы таскают, – обернулся он к Руслану, – проследите, чтобы нужные размеры взяли.

Лазаревич зашагал к сараю. Пузырев все-таки выделил им двигатель, но за это обещал порыться в их патентах и выбрать те, которые бы ему самому пригодились.

Мозг уже отключился от проблемы увеличения мощности двигателя и вернулся обратно к вооружению армии с целью выигрыша Первой Мировой.

В сарае несколько кузнецов перебирали швеллера, выискивая подходящие. За ними наблюдал мастер Шарафутдинов.

– Соловей! – прикрикнул он, – Осторожнее!

– Ну что, – весело крикнул Руслан, – поработаем?

Кузнец обернулся…

– Соловей!!! – заорал татарин.

Поздно. Кузнец – кажется, тот Егор, что они видели в Луге, он приехал вместе с татарином и племянником убитого Ратникова – споткнулся и не удержал швеллер. Четырехметровая двухпудовая железяка рухнула Егору на ногу.

***

– Что с ногой? – спросил Руслан у Равиля, когда скрипящего зубами и тихо матерящегося кузнеца унесли на осмотр к вызванному врачу.

– Переломал кости в ступне.

– И что теперь с ним будет?

Татарин покосился на Руслана:

– Что будет, что будет… На пособие по инвалидности пойдет, две трети от оплаты.

– И какое это пособие будет?

Равиль прикинул:

– Получал он два рубля в день… Пятьдесят в месяц, шестьсот в год… Четыре сотни будет получать.

– Шестьсот? Что-то маленькая…

Сам Руслан как инженер получал от Фрезе сто двадцать рублей в месяц, плюс доходы от канистр.

– Маленькая? – напряженно спросил татарин, – у нас на фабрике больше половины меньше двух рублей в день получают. А если по России считать – то только каждый десятый. У нас в России половина рабочих меньше рубля в день получает. Вот так и живем.

"Шестьсот рублей, – прикинул Руслан, – Сколько ж это на наше время? Считал как-то, только забыл. Кажется пятьсот наших на один здешний рубль. Тридцать тысяч в месяц. И это десять часов в день, шесть дней в неделю, шестьдесят рабочих часов, против наших сорока, так что можно делить на полтора. Двадцать тысяч в месяц. А если рубль в день – то десять. Хм. Не так уж и много. Хлеб стоит три копейки за фунт, то есть шесть копеек за полноценную буханку. На наши деньги – тридцать рублей. Ну да, так и есть. Мясо… Мясо двадцать копеек за фунт, то есть… так-так-так… Двести пятьдесят рублей за кило. Яйца – сто пятьдесят рублей за десяток. Сливочное масло – шестьсот рублей. Сахар – сто пятьдесят за кило. Капуста… мм… Сколько там Танюша говорила она стоит? Тринадцать копеек кочан. Шестьдесят рублей. Мда… И плюс еще жилье. Комната примерно в восемь квадратов, здешние шестнадцать аршин – четыре рубля, две тысячи на наши, это без отопления и освещения… Да… Жить будешь, но жениться не захочешь".

– О чем задумались, Руслан Аркадьевич?

– Да так… О жизни…

"Лазаревич, ты действительно хочешь, чтобы ТАКАЯ Россия победила в войне?"

Глава 33
Дверь подъезда еле слышно скрипнула. Руслан отряхнул снег с калошей, размышляя над тем, что, в определенном смысле, питерское словцо "парадное", над которым подсмеивались в его время, здесь имеет конкретное значение.
В домах две лестницы: одна парадная – для господ, другая – "черная", для прислуги, для дров, для угля. Понятно, что для этих лестниц нужны разные названия, так что, если в доме есть черная лестница для слуг – слово "парадное" имеет смысл и значение. Если же нет… То нет.
Оставив калоши в стоявшей в подъезде тумбе, с забавным названием "калошница", Лазаревич кивнул стоявшему у лестницы швейцару Андрону Иудовичу, крепкому старику, в ливрее с позументами, штанах с лампасами, роскошными, ухоженными седыми бакенбардами. Образ портила разве что бутыль постного масла в руке.

– Добрый вечер, Руслан Аркадьевич.

– Добрый вечер, Андрон.