Джоанна Аларика

Об этом же он продолжал размышлять и на другой день, лежа с закинутыми за голову руками на своей жесткой студенческой койке, и в понедельник, в аудитории, изрисовав страницу в общей тетради обидно непохожими профилями и вензелями «Дж. А. М.», и еще два дня. А в четверг за час до срока он помчался в телефонную будку и позвонил своему приятелю — тому самому, который когда-то толкнул его на участие в октябрьском перевороте.

— Слушай, ты! — крикнул он, торопливо набрав номер и получив соединение. — У меня вдруг возник в голове один принципиальный вопрос. Понимаешь, чисто принципиальный, ну, просто человеческая проблема. Ты меня слушаешь?

— Ну, слушаю.

— Так вот. Предположим, некто, у которого нет за душой ни гроша — правда, скоро будет университетский диплом, — этот некто полюбит дочь плантатора. Понимаешь, настоящего плантатора. Что может из этого получиться?

— А по ее внешнему виду заметно, что она дочь плантатора?

— Ну, пожалуй, да. Да-да, безусловно заметно. Знаешь, нейлоновые чулки, пишет золотым карандашиком и так далее.

— Золотым, говоришь?

— Золотым.

Трубка долго молчала, потом изрекла:

— Брось, не связывайся.

— Да я не про себя, чудак… — опешил Мигель.

— Не связывайся, послушай друга, — мрачно повторила трубка. — Ни шиша из этого не выйдет. Страшная штука это социальное неравенство…

Мигель осторожно повесил оракула на никелированный рычажок и вышел из будки с таким видом, с каким выходят из похоронного бюро. На свидание он не пошел.

На другой день с утра лил дождь. Мигель ни с того ни с сего нагрубил профессору и имел неприятный разговор с деканом. В четыре часа он, проклиная все и вся, выскочил из здания факультета с твердым намерением напиться на последние деньги и увидел Джоанну, непринужденно прогуливавшуюся под дождем. Она тоже сразу увидела его, только поэтому он и не улизнул, а остался стоять с дурацким видом, чувствуя, как замирает сердце и за воротник бегут противно-холодные струйки воды.

— Вы знаете, как называется человек, который позволяет себе не прийти на свидание? — звенящим голосом спросила Джоанна, остановившись в трех шагах от него и не вынимая рук из карманов плаща. — Я пришла сюда, только чтобы сказать вам, дон Мигель Асеведо, что я вовсе не ждала вас вчера и вовсе не нуждаюсь в продолжении нашего знакомства. Прощайте!

Это «прощайте» прозвучало, как пощечина. Джоанна повернулась и пошла прочь. Мигель простоял еще с минуту, глядя вслед девушке, а потом бросился за ней, лавируя между прохожими и разбрызгивая лужи. Догнав Джоанну на перекрестке, он преградил ей путь и принялся что-то объяснять; она слушала с надменным лицом, глядя прямо перед собой, но не уходила.

Когда Мигель замолчал, истощив весь запас своего путаного красноречия, Джоанна чихнула раз и другой и спросила жалобным тоном:

— У вас нет с собой какой-нибудь мелочи? Может быть, мы зашли бы выпить горячего кофе. У меня абсолютно промокли ноги, а портмоне я забыла. И вы сами — почему ходите без плаща в такую погоду? Вот увидите, завтра будете тоже чихать. На всю аудиторию! Вы ничего не имеете против, если я приду послушать?..

Улыбаясь воспоминаниям, Мигель посмотрел на часы — было пять минут десятого — и, закурив новую сигарету, пересел подальше в тень: утреннее солнце уже припекало во всю мочь. К заправочной станции напротив подъехал тяжелый грузовик с прицепом, потом бесшумно подлетел роскошный обтекаемый «нэш амбассадор». Из него вышел толстяк в белом костюме. В какой, собственно, машине должна приехать«. Джоанна? Если бы знать, можно увидеть заранее, еще от поворота…

…Тот год, проведенный вместе в столице, и положил основание их любви. Потом они оба кончили — Джоанна свой колледж, а он университет. Ему предлагали работу в министерстве просвещения, но Джоанна уезжала в США, и ему хотелось жить поближе к ее родным местам, чтобы иметь возможность быть вместе хотя бы во время ее приездов на каникулы. Он устроился народным учителем сюда, в поселок Коатльтенанго, расположенный в получасе езды от имения Монсонов. Джоанна познакомила его со своим отцом. Дон Индалесио принял молодого учителя очень холодно и высказал сомнение в пользе этой нелепой затеи — открывать школы для детей пеонов. О подлинном характере отношений между Джоанной и «этим Асеведо» он, разумеется, не догадывался. Мигель тогда уехал из «Грано-де-Оро» взбешенным и в первое же свидание наедине — накануне отъезда Джоанны в Нью-Йорк — наговорил ей кучу страшных вещей, за которые просил потом прощения в каждом письме. Впрочем, Джоанна ничуть не обиделась, отношение отца к Мигелю она и сама нашла возмутительным, но понадеялась на время.

Время, к сожалению, ничего не принесло. Наоборот, начало проведения аграрной реформы окончательно сделало учителя и плантатора заклятыми врагами. Мигель никогда не писал об этом Джоанне и ничего не сказал во время прошлогодних каникул, в свою очередь понадеявшись, что она сама поймет это рано или поздно. Теперь, очевидно, она это поняла, судя по вчерашней записке.