Джокер (СИ)

Почему-то важно стало выхватить эту гребаную кисть у нее из рук и сломать на хрен. Бросил остатки на пол и прошипел:

— Давай, без сцен, Мирослава. Не унижай себя. Уходи.

* * *

Смотрю на него и дышать все труднее. В глазах ненависть. Обжигающая. Едкая, как кислота, и я ни черта не понимаю. Слезы в горле застряли. Схватилась за его голые плечи, впиваясь ногтями.

— Не выйдет, Джокер. Не выйдет. Не знаю, что там у тебя в голове… Не верю. Ты не хочешь, чтобы я ушла. Смотри на меня. Это я… Ты рисовал нас на мне сегодня… Этой ночью НАС… других. Не выйдет опять исчезнуть. Я не уйду, Гордеев.

* * *

Его фамилия будто спусковой крючок. Оттолкнул ее от себя и рывком к стене. Долбиться в нее кулаком, раздирая до мяса, и запрещая себе оглянуться назад.

— Просто уйди. Слышишь? — Заорал, чувствуя, как возвращается бешенство. То самое, которое с музыкой. А у меня тишина, блядь. И эта тишина, в которой ее тяжелое дыхание сзади раздается в ушах громким набатом, разрывает на части.

* * *

Я его боль чувствую костями. Не кожей, не мясом, а костями. Упала на пол, и слезы поползли по щекам. Он бьет о стену, а меня от каждого удара подбрасывает и ломит все тело. На стене потеки его крови, а мне кажется, это меня он бьет. Сильно. Наотмашь. Только за что? Вскочила и обняла его сзади, прижимаясь всем телом.

— Не уйду. Я с тобой. Помнишь? С тобой.

Сжимаю его плечи и от его напряжения истерического мое собственное тело судорогой сводит.

— Почему? Почему уйти, Джокер?

Щекой по голой спине, ощущая под кожей следы, оставленные моими ногтями.

* * *

— Не со мной, — Развернулся и схватил ее за запястья, притянул к себе, зарываясь лицом в волосы ее взъерошенные, чувствуя, как сжалось внутри все от гомерического хохота. Вот только от него не весело было, а страшно. Потому что понял, что скажу. Иначе не уйдет. Не оставит. Слишком упертая. А если останется… если она останется сейчас, то потом я ее никогда не отпущу. Даже если захочет.

— Не со мной. И с тобой не Я. НЕ Я. Понимаешь, Принцесса?

* * *

Обхватила его лицо ладонями, глядя в безумные глаза, чувствуя, как сжимает мои руки.

— Не понимаю, — впиваюсь в его волосы дрожащими пальцами, притягивая его к себе, — мне все равно, кто ты. Ты всегда для меня ты. Не важно какой — ЭТО ТЫ. Понимаешь? Ты это понимаешь? Я люблю тебя.

Повторять дурацкое "понимаешь" и сжимать его волосы сильнее. Прислоняясь щекой к его щеке. Дрожит весь, и я с ним дрожу. Но руки разжать не могу. Не отпущу. Не отдам. Он мой. Я его насквозь чувствую. У меня крылья болят, когда мой дракон падает камнем вниз. И я чувствую его падение, потому что вместе с ним лечу в бездну.

* * *

— Любишь? Даже если я скажу тебе, что я не Адам Гордеев? Если скажу, что этот ублюдок своей жизнью живет? И я понятия не имею, ЧТО вы тут… рисовали, блядь. Не со мной. С ним. Если скажу, что это не Я был? — Затаился, задержав дыхание, ожидая ответа. Мать вашу, почему она так трясется? Или это все еще меня так колотит?

* * *

Пальцы медленно разжимаются, а я все сильнее дрожу. Меня морозить начинает от его слов. Трясти так, что зуб на зуб не попадает. Взгляд застыл в его глазах. Дикая пауза длиной в вечность, где подо мной земля бешено вращается. А потом сжать его волосы сильнее и задохнуться от нахлынувшей боли… уже своей собственной боли. Когда понимание режет по нервам… Понимание, но еще не осознание.

— Я расскажу тебе, — и собственный голос не узнаю, — я нарисую для тебя все, чего ты не знаешь.

* * *

Словно приговор моему решению. Слова выстрелили в абсолютной тишине, разорвав безмолвие на куски хаоса. Этот хаос взрывается в голосе жуткими криками собственной боли от осознания, что нельзя поддаваться искушению. Нельзя позволить ей победить сейчас. Потому что победа означает для нее поражение. Я сам себе не доверяю, Принцесса. Как я могу доверить себе тебя?

— Не хочу, — Качая головой и отступая назад к двери. — Я не хочу, ты не понимаешь? Вот так… С тобой быть. После него. Так будет лучше. Для тебя. Уходи, — Стоит на месте, а я остановиться не могу. Нельзя мне останавливаться. Прочь от нее. — Уходи, Мирааа… Или уйду я.

Выскочил на лестницу, захлопнул дверь, чувствуя дикое желание снять ее к дьяволу с петель, все снять, разрушить все, что мешает вернуться.

— Это лучше. Понимаешь? Это ПРАВИЛЬНО, мать твою.

Кулаком об стену, об гребаную дверь, пока внутри разрастается тот самый хаос, разрушая последние остатки контроля. Перед глазами воспоминанием лицо шлюхи, которую едва не убил, и я бросаюсь вниз по лестнице.

"Секс расслабляет, но не дает покоя.

Раньше я был хороший. Теперь, скажи, какой я?

И насколько аморален в этом мире безупречном,

Чистым и правильным.

Ноль эмоций на лице, как из под ареста.

Я, молча, выхожу из ее подъезда.

Все честно, мы друг другу не обязаны.