Джокер

— Фима, ты это видишь? Похоже, это светит тебе.

В небо, с шипением разгораясь, веером взмыли три ракеты — белая, зеленая, красная. Часы показывали ровно полночь.

— Убрать колодки! — рявкнул Фраерман и сказал в рацию: — «Лето», это девятый. Разрешите выруливать на взлёт?

— Девятый, взлёт разрешаю, — ответили с КП полка, и неожиданно регламент нарушила совсем не лётная и совсем не к месту ремарка: — И не забудьте, девятый: товарищ Каганович…

Такую мать, от этого штатского в очках никуда не денешься даже в эфире.

«А не пошёл бы ты… вместе с твоим Кагановичем!» — мысленно послал его Фраерман, по связи же отозвался нейтрально, сугубо по уставу. И начал выруливать на взлёт.

При этом он зарядил пулемёт и пушку, привычно щёлкнул тумблером вооружения — и разом собрал в кулак все силы и волю. Шуточки кончились — впереди ждал бой.

«Ну, с Богом… — Фраерман потянул вперёд рычаг нормального газа, одновременно отклоняя ручку управления от себя. — Тьфу, тьфу, тьфу, к чёрту…»

Повинуясь его воле, машина оторвалась от земли, под рёв мотора набрала положенную скорость[151] и, спрятав шасси, большой серой птицей устремилась в небо.

Кинув взгляд на компас, Фраерман снял предохранители с гашеток, посмотрел, как освещается прицел, поднял глаза и вдруг восхищённо улыбнулся: «А ночь-то! Ночь-то какая…»

Самолет пробил низкие облака и с бодрым рёвом пожирал пространство. Справа висела в бледном ореоле Луна, под крыльями раскинулась белая, как вата, пена, и всё это в волшебном сиянии летней северной прозрачной ночи…

Вот только вместо ангелов с арфами и бородатого деда на облачке Фраерман увидел впереди на белом фоне муху. Она держала тот же курс, что и он. Аккурат в тот же самый, означенный в приказе квадрат…

«Ага. — Ефим закрыл высотный корректор, включил вторую скорость нагнетателя и на форсаже, сколько было в моторе сил, рванулся в погоню. — Так… Сейчас мы будем посмотреть, что это за насекомое…»

Муха превратилась в бабочку, а потом — в невзрачную птаху. Фраерман наддал ещё и изумлённо выругался: ох и ни хрена же себе, птичка Божия! Над смутно розовеющими облаками плыл МЕ-323 — огромный транспортник, способный нести в своем чреве роту солдат.[152] «Странно только, почему такая дура и без прикрытия? Идеальная ведь низкоскоростная мишень…» Впрочем, не такая уж идеальная. Вон сколько понатыкано стволов. Если что, мало не покажется — авиационный пулемет MG-15 в умелых руках к веселью не располагает. И даже в не очень умелых…

«Ладно, сволочь, будет тебе сейчас привет от тёти Хаи…» — усмехнулся Фраерман. И пошёл резко вниз — занырнуть в мёртвую зону, под брюхо супостату. Привычно взял ручку управления на себя, плавно сбросил газ… и неожиданно услышал голос в телефонах — далёкий, будто с того света:

— Девятый, это «Лето»! Девятый, это «Лето». Доложите обстановку.

— «Лето», это девятый. Вошёл в квадрат, вижу цель, — доложил Фраерман.

Услышали ли его?.. Эфир неожиданно заполнили хрипы и свисты, а потом разразилась тишина, дай-то Бог, чтобы не могильная. И одновременно случилось нечто совсем уже удивительное — огромная туша транспортника начала светиться. Самолётище от носа до хвоста окутался призрачным голубоватым сиянием, от вида которого у Ефима, прямо скажем, пробежал по спине холодок. Огни святого Эльма? Или нечто ещё более интересное?..

В сером небе под Луной ни дать ни взять плыла исполинская крестообразная гнилушка.

Фраерман зарычал, оскалил зубы и положил палец на гашетку. «Ну всё… ку-ку…» Силуэт «Мессершмитта» стремительно близился, с жуткой неотвратимостью заполняя собой прицел. Вот сейчас пулемётные трассы дымными скальпелями взрежут бледно-голубое брюхо, без пощады вывернут наизнанку, не разбирая живое от неживого…

«На, гад, получай!» — утопил гашетку Фраерман…

Удивился, выругался, перезарядил оружие, опять надавил на спуск.

Ничего не происходило. Совсем ничего. Ни привычного таканья, ни огненных трасс, ни разлетающихся в стороны дымных шмотьев обшивки. Ни надёжная пушка ШВАК, ни проверенные временем пулемёты ШКАС почему-то не желали стрелять!

А светящаяся многотонная громада всё ближе, ближе, ближе…

— Чёрт. — Фраерман резко вынырнул из-под «Мессера», лихо заложил вираж, на форсаже пристроился в хвост. — Ну?..

И опять — ничего.

Ни длинных трасс, ни дымных разрывов, ни жадных оранжевых языков… Зато по фюзеляжу и крыльям «Яши» побежали пульсирующие огни. Миг — и он окутался розовым сиянием, таким же ярким, как голубой ореол «Мессера». Видно, не даром Гад Соломон рисовал где ни попадя свои странные знаки…

«Дьявол…» Перестав насиловать гашетки, Фраерман мастерски вышел из атаки и на миг — больше время не позволяло — сделал паузу, прокачал сложившуюся обстановку. Вот он, заданный квадрат, вот она, искомая цель… Ну а вот она — система вооружения. Вернее, вот оно её отсутствие как таковой. Плюс мистическая хрень, о которой по возвращении лучше вовсе не заикаться. Ибо такого красному соколу и в горячечном бреду видеть не полагается.

Фраерман выругался и включил радио на передачу.