Джон Фицджеральд Кеннеди

Одним из важнейших моментов выступления Кеннеди было предложение принять законодательный акт, запрещающий расовую сегрегацию в различных сферах общественной жизни. Ранее президент даже не делал попыток предложить подобный билль, так как был уверен, что члены Конгресса его провалят. Он опасался, что билль может отрицательно повлиять на их отношение к другим законодательным инициативам, которые президент считал важными. Однако после Бирмингема и Тускалузы он решил, что время представить законопроект о гражданских правах на рассмотрение Конгресса, наконец, пришло. Тем не менее некоторые из его ближайших помощников — Тед Соренсен, Лэрри О’Брайен, Кенни О’Доннелл и другие — убеждали его продолжать бороться с кризисом посредством президентских указов и убеждения, оставаясь в рамках существующих законов. Их точку зрения разделял и вице-президент Джонсон. Но президент больше не соглашался на медленные и осторожные действия, говоря: «Приходит время, когда человек должен определить свою позицию, а история гласит, что если жизнь сталкивает его с трудной ситуацией, ему рано или поздно приходится принимать решение» [354].

Он знал, что потребуются неимоверные усилия для того, чтобы Конгресс поддержал законопроект. У него не было сомнений, что Сенат устроит обструкцию любому законодательному предложению, касающемуся гражданских прав. Кроме того, он сомневался, что ему удастся набрать шестьдесят семь голосов, которые, в соответствии с принятым в 1963 году регламентом работы Сената, были необходимы для того, чтобы поставить билль на голосование.

Убеждая членов Конгресса поддержать законопроект, президент говорил о его политической целесообразности и моральной ценности. Он привлек к пропаганде законопроекта всех известных людей и пытался, хотя и тщетно, заручиться поддержкой Эйзенхауэра. Роберт Кеннеди снова и снова выступал перед комитетами Конгресса, приводя все те же аргументы: «Мы полагаем…, что в нравственном аспекте у федерального правительства нет иного выбора, кроме как взять на себя инициативу… Белые занимают ключевые позиции в политике и экономике Соединенных Штатов. Вопрос состоит в том, хватит ли у нас, находящихся у власти, не милосердия, но мудрости, чтобы перестать подвергать наказанию своих соотечественников, единственная вина или грех которых состоит в том, что они родились на свет» [355].

Их доводы, однако, оказались малоэффективными. Сэм Эрвин, сенатор от штата Северная Каролина, далеко не самый большой консерватор в верхней палате Конгресса, вспомнил «безумства Реконструкции» и сравнил их с законодательными инициативами президента. «Я не могу забыть, что в соответствии с законами Реконструкции в моем родном городе был расквартирован гарнизон федеральных войск», — сказал он [356]. Даже Майк Мэнсфилд, лидер демократического большинства в Сенате, выступил против, считая, что законодательная десегрегация учреждений общественного пользования будет противоречить Конституции.

Мощная поддержка президентского билля о гражданских правах пришла не от Белого Дома и не от Конгресса, а от сотен тысяч демонстрантов, собравшихся 28 августа 1963 года на площади перед мемориалом Линкольна — от толпы, которая запрудила всю аллею, насколько хватало взгляда. Акция протеста называлась «Марш на Вашингтон за рабочие места и свободу». Хотя большинство демонстрантов составляли афроамериканцы, наряду с требованием прекращения расовой сегрегации звучали также призывы к экономической справедливости и созданию новых рабочих мест, а президент Объединенного профсоюза рабочих автомобильной промышленности Уолтер Рейтер шел в колонне манифестантов рядом с Мартином Лютером Кингом. Кеннеди, которого тревожила возможность непредвиденного развития событий во время массовых действий, тем не менее, удержался от попыток помешать проведению марша, ограничившись лишь переданной через помощников просьбой смягчить тон провозглашаемых лозунгов. Со своей стороны, организаторы позаботились о том, чтобы марш не был направлен против Кеннеди, а, наоборот, стал массовой акцией в поддержку президентского законопроекта. Знаменитая речь Кинга «У меня есть мечта» вдохнула надежду в участников марша и многомиллионную телевизионную аудиторию, затмив другие события этого дня [357].