Джон Леннон. 1980. Последние дни жизни

Для Life Begins At 40 Джон сочинил милый кантри-мотив, который исполнил для демозаписи под аккомпанемент акустической гитары и ритм-машины. Во многом, в песне звучало то же остроумие, но в более скромных тонах, чем в I‘m The Greatest – музыкальном сочинении Джона для лучшего альбома Старра 1973 года Ringo. Домашняя запись начинается с комичной преамбулы, которую Джон произносит с тягучим выговором, характерным для американской глубинки в южных штатах страны: «Мы приветствуем вас здесь, на земле “Дакоты” и Вестерн-клуба. И в качестве ответного жеста после изумительного подарка – очень странной головы, преподнесенной госпожой Йоко Оно, я бы хотел этим утром исполнить для вас небольшую вещицу, которую услышал, когда метался во сне. Она называется Life Begins at 40». Затем, в той же псевдо-провинциальной манере, Джон поет о том, что возраст – это «всего лишь отношение к нему».

Для Джона приближающийся сороковой день рождения был значимым, но и грустным праздником. Ранее он писал двоюродному брату в Англию: «Мне скоро сорок. Надеюсь, жизнь начинается – то есть мне бы хотелось поменьше “неприятностей”, а побольше – чего? Я не знаю». Взросление принесло с собой и трудности, а именно неизбежную потерю любимых, с которыми сводит человека жизнь. «Мне почти страшно ехать в Англию, – писал он, – потому что я знаю, что это последний раз, когда я увижу Мими, а я трушу прощаться» (317).

Во время августовских сессий на Hit Factory Джон представил новую композицию Gone From This Place. Осенью он записал демо, попробовав несколько дублей, чтобы отточить звучание. Под вкрадчивый гитарный аккомпанемент Джон раскрашивает беззаботную песню о простых радостях жизни, существующих бок о бок с неизменным страхом безвременной смерти. Он минимум четырежды записывал ее, ненадолго воскресив She Runs Them Round In Circles, фрагмент песни тех времен, когда он создавал Beautiful Boy (Darling Boy).

В это же время Леннон, в компании с Джеком Дугласом, придумал песню словно из ниоткуда. Он часто и сам подмечал, что это был предпочтительный для него способ сочинения песен – внезапная вспышка вдохновения, гром среди ясного неба. Предварительно названная Street Of Dreams[135], она родилась в предрассветные часы после ночной сессии на студии. «Когда мы выходили из студии, – вспоминал Джек, – то отправлялись в “Руссо оф Лондон”, единственное место в Нью-Йорке, где можно было съесть полный английский завтрак в два часа ночи – поджаренный хлеб, яичницу с беконом, весь набор. Поев, мы сели в лимузин. Проехали Карнеги-холл, и я говорю Джону: “Знаешь, как называют эту улицу?” Он спросил: “Как?” И я сказал: “Улица грез. В начале века все великие музыканты, оперные певцы и маэстро побывали на этой улице. Люди со всего мира приезжали сюда в надежде прорваться в эту сферу”. Он ответил: “Мне это нравится”» (318).

На следующий день Джон попросил Джека посидеть с ним в студии. У него просто не выходила из головы идея Street Of Dreams. Рассказ Джека о музыкантах, приехавших в старый Нью-Йорк, тронул его. Смит в тот день тоже был в студии и потом рассказывал, как у Джона рождалось видение чего-то такого, где «все залито огнями, в мерцании которых отражается волшебство». Сидя вдвоем за пианино, Джон и Джек пробовали сочинить припев. К счастью, у Джона в запасе опять был фрагмент, который он придумал еще в ту пору, когда Великолепная четверка находилась примерно в середине пути. «У меня куплет остался с битловских дней», – так и сказал он Джеку. «Это был фрагмент из тех, для которых он не мог выдумать припев с середины шестидесятых», – объяснял потом Джек. «Было очень круто.

Все, что я помню, в припеве звучало: “Here on the street of dreams”[136]. Это первая строчка. А в куплете чувствовалось что-то очень битловское. Мы быстренько записали все слету. Где-то есть кассета с этой записью. Я никогда больше ее не слышал», – рассказывал Смит. И еще добавлял: «Джон играл ее для нас, и это было превосходно. Иногда, годы спустя, перед тем как заснуть, мне кажется, что я почти могу ее вспомнить» (319).