Джон Леннон. 1980. Последние дни жизни

Когда они садились в лифт, к Джону и Йоко присоединился Большой Боб. «Джон был такой счастливый, – запомнил те минуты телохранитель, – потому что пресса наконец стала относиться к Йоко с уважением. Это так много для него значило». Внезапно Джон пригласил Большого Боба разделить с ними позднюю трапезу. «У меня с животом проблема, – признался Боб, отказываясь от приглашения. – Плохо себя чувствую». Джон приобнял его за плечи. «Не волнуйся. Отправляйся домой, приди в себя, мы это сделаем в другой вечер» (390).

К тому времени, когда Джон и Йоко спустились из студии вниз, они решили, что поедут прямиком домой – еще успеют пожелать спокойной ночи Шону, который был дома, в 72-й квартире, вместе с Хелен Симан. Взять что-нибудь вкусное и съесть можно и позже – ведь Нью-Йорк это «город, который никогда не спит». На улице было довольно тихо для позднего вечера понедельника, и теперь лимузин ожидал их прямо у входа, в полной готовности доставить домой, в «Дакоту».

Отъехав от Record Plant, машина проследовала по короткому маршруту на север мимо верхних пределов Мидтауна, через Коламбус-сёркл и вверх по Централ-парк-вест, перед тем как сделать резкий поворот налево, на Западную 72-ю, где из такси выходил пассажир, направлявшийся в «Дакоту». Водителю лимузина пришлось подождать, прежде чем он припарковал машину перед козырьком над входом в дом, где газовые фонари посылали лучи света в вечернюю тьму. Йоко вышла первая и направилась к проходу в арке. Джон шел в нескольких шагах позади, держа горку кассет, в том числе с последней версией Walking On Thin Ice.

Часы совсем недавно показали 10:45 вечера[160].

Эпилог Сезон стекла

Вечер понедельника 8 декабря 1980 года в Верхнем Вестсайде был не по сезону теплым. На закате термометр показывал ошеломительные 64 градуса по Фаренгейту[161], что на 18 градусов выше средних декабрьских показателей. Тихий и спокойный вечер. И вдруг эта тишина оборвалась в один миг.

Актриса Рут Форд растерялась, когда под окном ее кухни над аркой «Дакоты» раздались звуки выстрелов. Рут как раз писала рождественские открытки, окно было открыто, и эти пять выстрелов, а затем звон разбитого стекла заставили ее вскочить.

Художник Роберт Морган – он жил в комплексе «Маджестик» напротив «Дакоты» через 72-ю улицу – тоже отчетливо услышал стрельбу. Его поразил грохот выстрелов, их звук эхом заметался под парадным козырьком, прежде чем стихнуть в пещере внутреннего двора «Дакоты». Через несколько мгновений Морган услышал полицейские сирены.

Рут Форд в считаные секунды набрала 9-1-1, а Джей Хейстингс, ночной дежурный «Дакоты», нажал у себя на пульте кнопку вызова полиции из 20-го участка на Западной 82-й (391).

Морган наблюдал за разворачивающейся драмой из своих окон на двенадцатом этаже. Он видел полицейских, которые выскакивали из патрульной машины с пистолетами в руках, оставив двери машины распахнутыми. Инстинктивно художник схватился за всегда выручавший его фотоаппарат Nikkormat, оборудованный 105-миллиметровым длиннофокусным объективом. «Вечер был ясным, и вся сцена внизу освещалась», – делился он своими воспоминаниями. В его фотоаппарате была высокочувствительная черно-белая пленка. Когда полицейские взяли на руки и понесли из-под арки мужчину, Морган положил палец на кнопку. Но просто не смог сделать снимок. «Это не моя работа, – сказал он самому себе, схватив вместо фотокамеры кисть. – Кто бы там ни был, у него есть право на последние минуты наедине с самим собой» (392).

С высоты своего наблюдательного пункта над 72-й Морган видел, как полицейские торопливо положили мужчину на заднее сиденье служебного автомобиля. Второпях они не заметили, что одна из задних дверей не закрывалась, потому что упиралась в торчащие ступни раненого. В конце концов обнаружив это, один из патрульных обошел машину и осторожно подогнул ноги мужчины так, чтобы они не высовывались. Еще через несколько секунд машина, завывая сиреной, неслась по Коламбус-авеню в больницу Рузвельта.

Морган начал быстро водить кистью по холсту, в надежде зарисовать сцену, пока ее подробности не выветрились из памяти. К этому моменту художник уже пребывал в абсолютной уверенности, что жертвой стал его знаменитый сосед, который жил напротив, на седьмом этаже «Дакоты», тот самый, с которым его связывало шапочное знакомство. Морган понимал, что та личная драма, которую он сам только что пережил вместе с другими вестсайдцами, вскоре приобретет мировые масштабы. «Когда я говорю людям, что “находился там, когда стреляли в Джона Леннона”, они непременно спрашивают: “А у вас был фотоаппарат?” – “Да, был”, – отвечаю я. ‘Ну, и где же фото?” – “Я не снял его. Я нарисовал картину”» (393).