Джон Леннон. 1980. Последние дни жизни

Когда Beautiful Boy «встал на крыло», Джон на этом не остановился. Фред снова взялся за бонго, и музыкант вернулся к Borrowed Time. «А что, если чуть-чуть регги?» – говорит Джон, настраивая ZILBA’P. После пробной записи и этой песни на двух дорожках в его импровизированной студии на веранде Джон опять приступил к Dear Yoko: за эту композицию он в последний раз брался в апреле в Кеннон Хилл. Как и Beautiful Boy, Dear Yoko стала лиричнее после вояжа Джона на Megan Jaye. В написанный заново куплет он вставил строку, «подаренную» Конисом: nowhere is the place to be – «место среди пустоты».

Джон кипел вернувшимся к нему во всей полноте музыкальным совершенством – он снова вспомнил и о I Don‘t Wanna Face It, исполнив ее на записи в ускоренном ритме. Впрочем, он заметил, что «она должна быть помедленнее и, наверное, для Ринго». За работой он не заметил, как стемнело и параллельно с ним свой концерт устроили древесные лягушки, в изобилии населявшие Фейрилендс. Время от времени их кваканье слышно на записи, и это, пожалуй, самая необычная подпевка, которая была у Леннона за всю его музыкальную карьеру. Словно сама природа, причем во вполне буквальном смысле, выступила дуэтом с его проснувшейся музой.

Итак, были готовы демоверсии Beautiful Boy, Borrowed Time, Dear Yoko и I Don‘t Wanna Face It – Джон мчался на гребне творческой волны. На следующее утро он впервые спел Beautiful Boy Шону. Тот прыгал по веранде в полном восторге от того, что отец написал для него песню. Шон проводил незабываемое время, гуляя с Хелен по окрестностям и резвясь с отцом в воде. «Я на Бермудах научился плавать на боку. Помню, как изо всех сил бултыхался: один глаз под водой, а другим следил, нравится ли папе, а его стройная фигура скрывалась в искрящихся потоках» (200).

Наслаждаясь вновь обретенной музыкальной энергией, Джон залез в свою кожаную сумку и вытащил еще несколько кассет с намерением превратить давнишние наброски в песни. Если представить, сколько неоконченных композиций у него накопилось за довольно долгое время, работы было через край. Для начала он взялся за Girls And Boys, и тоже прибег к двухдорожечной записи, наложив гитарную партию и подпевки с помощью «Панасоника». Girls And Boys завладела его вниманием настолько, что он занимался ею несколько дней, и она, как и Beautiful Boy, вошла в его небольшой, но расширяющийся список того, что было интересно ему самому.

Между тем присутствие на острове «самого Леннона» в конце концов стало достоянием газет благодаря Джерри Ханту, который «опознал» Джона в «Диско 40». В обмен на наспех устроенное интервью экс-битл попросил Ханта свести все публикации о нем к небольшой заметке. Харт сдержал слово и опубликовал скромную статью в утреннем издании The Royal Gazette от 27 июня. Статья называлась «Солнечный праздник Джона и Йоко», и там в основном говорилось о предполагаемых передвижениях пары из Гамильтона в Сент-Джордж. Причем Йоко тогда еще даже не приехала на остров – она занималась коммерческими начинаниями Lenono, а именно своей коровой-рекордисткой голштинской породы; через неделю историю про корову должны были разнести газеты по всему миру. О Джоне Хант написал совсем немного и с большой симпатией, отметив, что звезда просто наслаждается солнцем, что так и было: в «Диско 40» Джон сказал Ханту, что «Бермуды – это настоящий класс» (201).

Йоко приехала на остров к семье в тот же день, когда вышла статья, о чем Хант, разумеется, не знал. Рич Депальма скрупулезно информировал Джона о продвижении супруги к Бермудам. Сообщения, правда, сводились к тому, что Йоко опаздывала на один рейс за другим. Сложилось даже впечатление, что она вообще никогда не улетит. Но в итоге выяснилось, что ее рейс из Нью-Йорка должен был прибыть в 21:30, и Джон намеревался встретить жену.

После ужина Джон и Фред заехали скоротать время в бар «Свиззл Инн» неподалеку от аэропорта. За спиртным и курением «Житан» Джон произнес самообличительную речь о своих прошлых подвигах на ниве секса. При этом он подчеркнул, что чувствует эротический подъем при одной только мысли о предстоящей встрече с супругой, когда сможет «наброситься на Маму». И тут же в черных красках поведал Фреду о своей сексуальной одержимости и фантазиях в прежние времена. О себе он сказал, что был «странным, психопатическим малым, скрывавшим свою неуверенность за фасадом мачо». К заслугам Йоко Джон отнес то, что она помогла ему справиться с агрессией и оценила нежную сторону его натуры. Именно в этот момент заслушавшийся Фред посмотрел на часы. Спрыгнув с барного стула, он в панике информировал Джона, что самолет из Нью-Йорка в эту минуту как раз приземлился (202).