Джон Леннон. 1980. Последние дни жизни

Йоко приняла близко к сердцу опасения Джона по поводу новых записей и возвращения в студию. Для начала она тайно вышла на связь с Дугласом, чтобы оценить, насколько тот будет заинтересован участием в проекте. Она понимала, что наладить связь с продюсером – это первый шаг в процессе, чреватом большими переживаниями. И еще кое-что. Пусть в воззрениях на личную жизнь они с Джоном не всегда совпадали, никогда еще ставки не были так высоки, как сейчас, когда им надо было заново прокладывать дорогу для возвращения Джона в студию. Возвращение связано с неизбежными рисками: Джон отчаянно хочет вернуться в музыку, но даже тень неудачи, даже пара нежелательных публичных отзывов – не важно, насколько незначительных, – могут стремительно обратить его в бегство, в «Дакоту», в уединенную спальню с видом на Центральный парк. Все лето Йоко с каждым днем острее чувствовала эту ношу ответственности. И наконец последний вопрос: как пробудить ее собственную музу, которая последние несколько лет крепко спала, оставляя ее с чувством художественного разочарования. Однако решение, как выяснялось, все это время было перед ее глазами. Может, ренессанс Джона совпадет и с ее возрождением?

Для Джека Дугласа предложение Йоко после стольких лет прозвучало более чем неожиданно. И довершало картинку то, что все их контакты с Йоко проходили в обстановке секретности, делающей честь шпионским романам. В июле раздался звонок от его помощника: Дугласу было сказано, что ему надо ехать на пирс у 34-й улицы и сесть в гидроплан, который доставит его в Кэннон Хилл. Джек вспоминал: «Гидроплан приземлился прямо на пляже. Все было в тайне». Когда они с помощником пришли в дом, Йоко передала ему конверт с надписью «Только для ушей Джека». Внутри были демозаписи, недавно полученные от Фреда. «Теперь Джон тебе позвонит, – сообщила Йоко. – Но я сама могу сказать, что он попросит тебя сделать запись для нас». И тут она неожиданно добавила: «У меня там тоже будет несколько песен, но Джон пока об этом не знает». С этими словами она передала Дугласу ворох кассет с собственными композициями (206).

Вскоре позвонил Джон с Бермуд. «Он сказал, что чувствует, будто не может больше написать ни одной песни, а вот эти песни дерьмовые», – вспоминал Джек. Но, послушав кассету, Джек онемел. «Ощущения, интимное звучание этих записей были изумительными. Позже Джон звонил и спрашивал, что я думаю о материале, и я сказал, что он потрясающий. Я сказал: “Не знаю, могу ли я сделать лучше. Это настолько хорошо”. И он рассмеялся».

Когда Йоко и адвокат пары Дэвид Уормфлэш встретились с Джеком и его деловым партером по Waterfront Productions Стэном Винсентом, она обрисовала свое видение работы над проектом. “Слушайте, – главное, что сказала Йоко, – я не хочу вмешиваться в этот альбом, это ребенок Джона, это альбом Джона» (207).

Тогда же Джек узнал, с чем связана эта всепоглощающая секретность, которой был окружен проект. Джон «объяснил мне, что весь процесс подготовки – поиск музыкантов, аренда студии, – все это я должен осуществить в полной тайне. Потому что ему конец, если он позволит прессе узнать про его попытки записать альбом, а потом он вдруг облажается». То же самое пугало и Йоко до предела – она боялась за мужа. Как следствие, она неустанно придумывала способы избежать преждевременной огласки. «Джон не знал, получится ли у него, – рассказывал Джек, – и не хотел, чтобы пресса его осмеивала. Узнай кто-нибудь о том, что происходит, проект был бы немедленно остановлен. Вот так» (208).

Для Леннона, узнавшего, что Йоко намерена участвовать в создания альбома, это было манной небесной. Фред вспоминал, что Джон схватился за шанс поработать с ней вместе, полагая, что совместный проект может стать лучшим средством для оживления их увядающих отношений. Сотрудничество в работе над альбомом действительно началось, когда Йоко поделилась новой песней Let Me Count The Ways, которая была вдохновлена номером 43 («Как я тебя люблю?») из поэтического сборника Элизабет Барретт Браунинг «Сонеты португалки» (1850), коллекции любовной лирики, посвященной мужу поэтессы Роберту (тот трогательно называл жену «моя маленькая португалка»). Потом Йоко вспоминала: «Я проснулась, и Let Me Count The Ways звучала у меня в голове. Я позвонила Джону, который тогда был на Бермудах, и сыграла ее прямо по телефону». Под нежный фортепьянный аккомпанемент она пела Джону, как она его любит, сравнивая свои чувства к нему с «легким ветерком» на рассвете. Понимая, что муж глубоко тронут, Йоко предложила ему, в качестве ответа, сочинить что-нибудь для нее в духе Роберта Браунинга, словно в них возродились эти великие поэты Викторианской эпохи. «Когда мы еще жили в Англии, в Аскоте, Джон читал книгу о них. Он говорил, что “мы – реинкарнация Роберта и Элизабет Браунинг”. Я тогда ответила: “Может быть”. Это забавно, потому что Элизабет была старше Роберта, а я – старше Джона» (209).