Джон Леннон, Битлз и... я

Гориллам наконец удалось открыть дверь и вытащить нас из кабины. Пол даже не успел повесить трубку, и она осталась болтаться на проводе. Они волокли нас насильно аж до взлетной полосы, а один из них сопровождал нас до трапа самолета. Стюардесса стала проверять документы, и ей были вручены наши паспорта.

Мы плюхнулись на свои места, как два измученных преступника, — на некоторых пассажиров мы явно произвели именно такое впечатление. Хотя мелькнул все же один солнечный луч среди всех этих черных дел: нам принесли еду, так что мы могли немного утолить голод, терзавший нас после сегодняшних испытаний.

Была уже вторая половина дня, когда самолет приземлился в аэропорту Хитроу. Нам вернули паспорта, и мы прошли таможню без всяких осложнений — действительно без всяких, то есть с пустыми руками, потому что почти весь наш багаж по-прежнему находился в «Топ Тене», в Гамбурге. В карманах у нас оказалось что-то около 15 шиллингов в пересчете — нам пришлось менять в банке аэропорта немецкие пфенниги.

Автобус аэрокомпании довез нас до конечной остановки в Вест-Лондоне, а оттуда мы добирались своим ходом до Юстонского вокзала, практически без гроша в кармане, между тем уже начинали сгущаться сумерки. Оттуда мы позвонили домой: Пол — отцу, а я — Мо. Они выслушали трагический рассказ о нашей депортации и поспешили прислать телеграфный перевод в почтовое бюро Юстона, чтобы мы могли купить билеты до Ливерпуля. Перевод пришел спустя довольно много времени, и мы истратили все оставшиеся деньги на чай и кофе в привокзальном буфете. В конце концов нам удалось успеть на последний ливерпульский поезд — тот, что идет со всеми остановками; на станцию Лайм Стрит[11] он прибыл около двух часов ночи, испустив последний вздох. Изнуренные и дрожащие от холода, едва способные говорить, Пол и я, оба взяли такси, рассчитывая, что родители за него заплатят, и отправились по домам.

Мо была поражена и даже шокирована, когда увидела меня в дверях дома № 8 по Хэйменс Грин.

— Это еще что за произведение искусства! — воскликнула она, разглядывая меня при свете лампочки, пока я стоял у входа, подавленный, в своей кожаной куртке, потертых джинсах и ковбойских сапогах. Перво-наперво я попросил ее заплатить за 6 километров проезда на такси. Потом, когда я рассказал ей всю нашу историю, она забеспокоилась.

— Это значит, что ты никогда больше не сможешь вернуться в Германию, — сказала она.

Перед смертью она часто вспоминала это приключение:

— Я боялась, что полиция так просто не оставит это дело и нагрянет в дом № 8, что мне совсем не улыбалось.

Она еще вспоминала, что я выглядел гораздо более худым, чем при отъезде: прямо «статуя отчаяния».

6. Возвращение в «Касбу» и снова отъезд

Удача повернулась к БИТЛЗ спиной. Декабрь месяц в Ливерпуле был суров, и не только из-за погоды. С тех пор как немецкие власти выставили нас с позором и скандалом, тянулся день за днем, а Пол и Джордж не подавали никаких признаков жизни.

Пол, кажется, стал учиться на водителя грузовика.

Что касается Леннона, то он еще некоторое время оставался в Германии и должен был присоединиться к нам через неделю; когда мы встретились, он, между прочим, поведал мне, что его замучила ностальгия. Точно также, как Пол и я, он приехал домой очень поздно и вынужден был будить свою тетю Мими, бросая камешки в окно ее комнаты.

Стью остался у Астрид. Он вернулся в Ливерпуль только в начале 1961 года, уже в разгаре января.