Напряжение соседствовало с невыносимой скукой, которая усугублялась тем, что книг и газет в лагере почти не было, а прогулки исключались вовсе — отойдя от лагеря всего на несколько шагов, солдат уже рисковал нарваться на мину или снайперскую пулю. Толкиен с трудом находил общий язык с другими офицерами. Большинство из них были профессиональными военными, смотревшими на подобных ему свысока — как на дилетантов, жалких колледжских юнцов, напяливших на себя армейскую форму. Толкиен предпочёл бы общество сержантов и пехотинцев-рядовых, составлявших основную часть батальона, но устав запрещал офицерам поддерживать дружеские отношения с рядовыми, так как считалось, что подобная фамильярность подрывает дисциплину в войсках.
На фоне скуки с каждым днём росла напряжённость. С того момента, как пришёл приказ об отправке на фронт, Толкиен ни минуты не чувствовал себя в безопасности. Разумеется, он был наслышан о том, что происходит на фронте. Никто не задерживался в базовом лагере надолго; части одна за другой уходили линию боёв, а в обратном направлении безостановочно двигался поток больных и раненых. И каждому солдату было что рассказать о том кошмаре, который творился всего в нескольких милях от лагеря. Но ещё хуже было то, что в официальных сводках никаких подробностей не сообщали и никаких сведений о дальнейших планах кампании в лагерь не поступало. Вкупе с бессмысленным ожиданием эта неизвестность превратилась в невыносимую муку.
Перемены наступили внезапно. 11-й батальон, в который Толкиена перевели уже в Этапле, покинул лагерь и двинулся на северо-восток, к линии фронта. Походило на то, что наконец начался давно обещанный «большой натиск» — контрнаступление союзных сил.
События разворачивались стремительно. Военным эшелоном 11-й батальон направился в Амьен — столицу департамента Сомма, расположенного в северофранцузской области Пикардия, приблизительно в семидесяти пяти милях к северу от Парижа. Из окон поезда Толкиен видел, в какое запустение пришёл этот край под перекрёстным огнём двух враждующих армий. Вот уже несколько недель шли дожди; поля превратились в болота; то там, то сям сквозь грязное стекло вагона виднелись полуразрушенные низенькие домишки с покосившимися ставнями; медные ворота, некогда красовавшиеся на въезде в какое-то имение, сиротливо валялись в мокрой куче хлама.
Солдаты играли в карты и курили, заполняя вагон дымом дешёвых сигарет и трубочного табака. Багажные полки и проходы были битком набиты вещмешками. Сержанты начищали сапоги и смазывали штыки. Кое-кто писал домой, возлюбленным и матерям. Невдалеке грохотали гаубицы и миномёты. Почти для всех, кто ехал в этом вагоне, то было последнее в жизни путешествие.
Дождь по-прежнему лил и во время краткой остановки в Амьене, и на марше из города к деревушке Рюбампре, что была ещё миль на десять ближе к линии фронта. Рёв и грохот орудий становился всё громче. Изредка над головами солдат уже свистели шальные снаряды; из-за угрозы мин и снайперских пуль нельзя было расслабиться ни на минуту.
В Рюбампре батальон задержался на полтора дня. Жители давно покинули деревушку, а единственная улица, тянувшаяся между выжженными остовами строений, была изрыта воронками от снарядов, и пройти по ней с лошадьми и орудиями было почти невозможно. На ночь солдаты разместились в сараях и под защитой полуразрушенных стен. Импровизированные навесы почти не спасали от дождя.
На следующий день они продолжили путь и добрались до деревушки Бузенкур, где их ожидал более обустроенный лагерь. Линия огня была уже совсем близко, и сюда постоянно стягивалось пополнение. От самой деревни практически ничего не осталось: снаряды и мины сровняли с землёй почти все дома, обитатели которых давно погибли или бежали куда глаза глядят. Солдаты соорудили несколько хижин, в которых разместились офицеры, и Толкиен в том числе. Остальным пришлось довольствоваться рваными мокрыми матрасами и ночевать в чистом поле или на придорожной полосе.
В те дни среди солдат только и было разговоров, что о «большом натиске», но контрнаступление всё откладывалось и откладывалось. Примерно четырьмя месяцами ранее, в конце февраля 1916 года, немцы под командованием генерала фон Фалькенхайна[27] попытались прорвать фронт союзных войск при Вердене на реке Мёз (северо-восточная Франция), в результате чего позиционная война затянулась. За эти четыре месяца обе стороны понесли большие потери, но к 1 июля 1916 генерал Хейг[28] сосредоточил в одной точке огромные силы (более полумиллиона британских солдат и несколько меньшее по численности французское войско), намереваясь совершить мощный контрудар и вытеснить немцев из Франции.