Джонатан Стрендж и мистер Норрелл

— О, уж я вас не пожалею! Первая привилегия путешественника — изливать разочарование по поводу любого, даже самого мелкого неудобства в длинных письмах друзьям. Так что ждите подробных описаний всего и вся.

Как это часто случалось теперь, настроение Стренджа внезапно испортилось. Моментально испарился легкий, иронический тон, он замолчал и угрюмо уставился на ящик с углем.

— Интересно, а вы… — наконец, прервал он молчание. — То есть хотел бы попросить… — Он хмыкнул, словно презирая себя за нерешительность. — Не передадите ли вы от меня привет леди Поул? Был бы чрезвычайно признателен. Арабелла очень ценила дружбу ее светлости и огорчилась бы, если бы уехал из Англии, не попрощавшись с ее подругой.

— Конечно, с удовольствием! Что сказать?

— О, да просто передайте пожелания самого крепкого здоровья. Как сами считаете нужным. Слова не важны. Только не забудьте сказать, что привет передает муж Арабеллы. Пусть ее светлость знает, что муж подруги ее не забыл.

— С превеликой охотой, — ответил сэр Уолтер. — Спасибо.

Вообще-то Стрендж полагал, что сэр Уолтер пригласит его навестить леди Поул и поговорить с ней лично, однако этого не случилось. Никто даже не знал, живет ли ее светлость в доме на Харли-стрит. Не так давно прошел слух, что сэр Уолтер отправил жену куда-то в деревню.

Стрендж оказался не единственным желающим отправиться за границу. Внезапно подобные путешествия сделались чрезвычайно модными. Война с Бонапартом слишком долго держала англичан запертыми на собственном острове. Слишком долго им приходилось удовлетворять жажду нового поездками на Северное нагорье, в Озерный край или Дербишир. Однако война, наконец-то, кончилась; они могли поехать в Европу, увидеть горы и побережья совсем иного свойства, узреть те знаменитые произведения искусства, которые до того разглядывали лишь на гравюрах. Некоторые отправились за границу в надежде, что жизнь там окажется дешевле. Некоторые спасались от долгов или скандалов, а некоторые, как сам Стрендж, пытались найти то душевное спокойствие, которого не могли обрести в родной Англии.

Брюссель

Джонатан Стрендж — Джону Сегундусу

12 января 1816 г.

Насколько могу судить, я путешествую по следам лорда Байрона и отстаю от него примерно на месяц[127]. В каждом городке, где мы останавливаемся, тут же находится масса гостиничных служащих, почтальонов, чиновников, просто горожан, лакеев и дам самого различного толка, которые все еще не могут опомниться после непродолжительной встречи с его светлостью. И хотя мои спутники не устают твердить этим людям, что я — ужасное существо, английский волшебник, все равно по сравнению с английским поэтом я — ничто. Везде, куда приводит меня путешествие, я пользуюсь репутацией — совершенно для меня новой — тихого добропорядочного англичанина, который не шумит и никому не доставляет неудобств…

Лето в тот год выдалось странное. Вернее сказать, лета не было вовсе. Зима протянула длинные щупальца вплоть до самого августа. Солнце почти не показывалось. Небо покрывали толстые серые облака. По городам и полям с бедным, скудным урожаем дули отчаянно холодные ветры. Всю Европу сотрясали громы, освещали молнии, поливали ледяные дожди и посыпал град. Лето казалось хуже зимы: длинный день лишал людей утешения долгих, темных вечеров, способных хоть на некоторое время скрыть неприглядную картину.

Лондон наполовину опустел. Парламент ушел на каникулы, и его члены разъехались по загородным домам, чтобы получить возможность лучше разглядеть дождь. В Лондоне, в доме на Албермарл-стрит, остался мистер Джон Меррей, издатель. В иное время комнаты этого дома были самыми оживленными в городе: их заполняли поэты, эссеисты, обозреватели и вообще великие и не очень великие литературные мужи королевства. Однако сейчас великие и не очень великие литературные мужи королевства отправились в свои поместья. Дождь стучался в окно, ветер стонал в дымоходе. Мистер Меррей подбросил в камин совок угля, уселся за стол и начал читать полученные сегодня письма. Каждое письмо он подносил очень близко к левому глазу (правый ничего не видел).