Джонатан Стрендж и мистер Норрелл

– О, Флора! – прошептала в ответ тетушка Грейстил. – Ты только подумай! Годы и годы без какого бы то ни было общества! Это всеобщее перешептывание в маленькой комнатке – при том, что пожилая дама сидела всего в трех футах от них – показалось доктору Грейстилу чрезвычайно глупым и смешным. Не зная, что предпринять далее, он рассердился на своих спутниц, а потому сестра и дочь решили, что пора уходить.

Тетушка Грейстил настояла на долгом и нежном прощании с хозяйкой, обещая непременно вернуться, когда та почувствует себя лучше; тетушка Грейстил выразила надежду, что это произойдет очень скоро.

Выходя на лестницу, гости оглянулись. Тут на подоконнике появился еще один кот – в зубах он держал что-то неподвижное и удлиненное, очень напоминающее мертвую птицу. Пожилая дама издала радостный возглас и с поразительной энергией вскочила со стула. Звук казался чрезвычайно странным и не походил на человеческий. Синьор Тосетти, в свою очередь, закричал от страха и резко захлопнул дверь, чтобы не видеть дальнейшего[138].

53 Мертвая серая мышка Конец ноября 1816

Вечером следующего дня Грейстилы и мистер Стрендж обедали вместе – в комнате, где романтично смешались венецианский сумрак и венецианское величие. Пол старинного, в мелких трещинках мрамора соединил в себе все краски местной зимы. Голова тетушка Грейстил, в аккуратном белом чепце, контрастировала с огромной темной дверью на заднем плане. Старинная резная дверь напоминала надгробье, окутанное мрачной тенью. Стены хранили на себе призраки фресок, изображенных призраками красок, – они прославляли венецианский род, последний отпрыск которого утонул много лет назад. Нынешние хозяева были беднее церковной мыши и давно не имели средств на ремонт. Шел дождь – и на улице, и, что куда более удивительно, в комнате: слышно было, как вода льется на пол и на мебель. Однако Грейстилы не собирались поддаваться унынию или отказываться от обеда из-за таких пустяков. Кладбищенские тени прогнали ярким светом множества свечей, а шум льющейся воды заглушили разговорами и жизнерадостным смехом. Та часть комнаты, где они сидели, согрелась теплом жизнелюбивого английского духа.

– Одного не понимаю, – заметил мистер Стрендж, – кто же заботится об этой старухе?

Доктор Грейстил ответил:

– Еврейский джентльмен – он из милости предоставляет ей кров, а его слуги ставят у основания лестницы тарелки с едой.

– Однако как еда попадает в комнату, никто точно сказать не может! – воскликнула мисс Грейстил. – Синьор Тосетти считает, что ее относят кошки.

– Что за ерунда! – возразил доктор Грейстил. – Разве кошки способны сделать хоть что-нибудь полезное?

– Ну, например, они могут смотреть на человека высокомерно и надменно, – ответил Стрендж, – заставляя его смутиться и задуматься о собственном несовершенстве – чем не моральная польза.

Странное приключение настолько завладело умами Грейстилов, что весь обед они говорили только о неудачном визите.

– Флора, милая, – наконец заметила тетушка Грейстил, – у мистера Стренджа сложится впечатление, что мы не можем ни о чем другом говорить.

– О, за меня не беспокойтесь, – возразил Стрендж. – Это очень любопытно, а мы, волшебники, коллекционируем всякие курьезы.

– А вы не можете ее вылечить при помощи магии, мистер Стрендж? – поинтересовалась мисс Грейстил.

– Вылечить безумие? Нет. Хотя пытался. Однажды меня попросили навестить сумасшедшего старика и по возможности ему помочь. Я применил самые сильные заклинания, но он остался таким же невменяемым, как и в начале визита.

– Но ведь должны же существовать рецепты для лечения сумасшествия, правда? – с жаром продолжала мисс Грейстил. – Мне кажется, что ауреаты их знали.

Мисс Грейстил недавно заинтересовалась историей магии, и теперь ее речь изобиловала словами вроде «ауреаты» и «аргентианы».

– Возможно, – согласился мистер Стрендж, – коли так, рецепт этот утрачен сотни лет назад.

– Да хотя бы тысячу – уверена, для вас это не преграда. Вы сами говорили, что смогли восстановить десятки утраченных заклинаний.

– Верно, но я хотя бы в общих чертах представлял, с чего начинать. Здесь же совсем иное. Мне не приходилось слышать ни о едином случае излечения безумия – этого не делали даже маги-ауреаты. Их подход к безумию коренным образом отличался от нашего. Сумасшедших они считали прорицателями и пророками и к их бормотанию прислушивались с величайшим вниманием.

– Как странно! Почему же?

– По мнению мистера Норрелла, это связано с тем сочувствием, которое эльфы испытывали к сумасшедшим. К тому же сумасшедшие могут видеть эльфов тогда, когда никто другой их не видит.

Стрендж помолчал.

– Так, по-вашему, старуха совершенно не в себе? – уточнил он.

– О да! Судя по всему, так оно и есть.