Джони, оу-е! Или назад в СССР 3

— Ты, паразит, так тоскливо и печально поёшь… Ещё лицо такое делаешь, слово действительно страдаешь.

— А я, действительно, страдаю. Ты, разве не видишь?

— А о чём эта песня? — удивила она меня.

— Ха! Ты даже не поняла о чём она и ревёшь? — я хотел рассмеяться, но вовремя передумал. Если человек переживает какие-то эмоции смеяться над ними категорически нельзя.

— Буквально песня переводится так:

Признайся же, любовь моя,
Что я больше не один, не единственный.
Ты спрятала в своем сердце
Неотъемлемую историю.
Я больше не твоя мысль,
Я больше не твоя настоящая любовь,
Я сладость с горьким привкусом,
Которую ты больше не ешь…
Ну почему… ты стала другой,
Ну почему ты больше не ты,
Ну почему ты не сказала этого раньше,
Кто не любит, никогда не будет любим.
Что ты сделала с нашим благополучием?
Оно превратилось в холодную дрожь.
Смех, наши ужины —
Уже невозвратимые сцены.
Я больше не твоя мысль,
Я больше не твоя настоящая любовь,
Я сладость с горьким привкусом,
Которую ты больше не ешь…
Ну почему… ты стала другой женщиной,
Ну почему ты больше не ты,
Ну почему ты не сказала этого раньше,
Кто не любит, никогда не будет любим.
Когда приходит вечер,
И воспоминание потихоньку исчезает,
Грусть в сердце,
Открывает пустоту бòльшую, чем море,
Бòльшую, чем море…
Ну почему ты не сказала этого раньше,
Кто не любит, никогда не будет любим.
Что ты сделала с нашей любовью?
Она превратилась в холодную дрожь.
Смех, наши ужины —
Уже невозвратимые сцены.
Я больше не твоя мысль,
Я больше не твоя настоящая любовь,
Я сладость с горьким привкусом,
Которую ты больше не ешь…
Ну почему ты не сказала этого раньше,
Кто не любит, никогда не будет любим.

Глава 4

— Ты, ты, ты, — что-то пыталась сказать Сьюзи, но не могла, потому, что дослушав мой перевод, она снова разрыдалась.

— Да ты чего, в самом деле? — разозлился я. — Ну, что за сопли, Сьюз?! Это же просто песня!

— Ага, песня! Ы-ы… А зачем ты именно сейчас её спел? Ы-ы-ы… Чтобы что?

Я присел рядом с ней на кровать, приобнял за плечи, притянул к себе и стал целовать её голову. Потом я притянул её к себе ещё ближе и получилось, что она леглана мои руки, словно маленький ребёнок. Почему-то, видимо рефлекторно, я начал раскачиваться вперёд-назад, словно укачивая её.

Она всхлипывала и молчала, я тоже молчал и думал, что у нас с ней будет дальше. Так продолжалось минут десять. Уже и спина моя стала наливаться свинцом. Да и ей было не очень удобно, хоть она и развернулась, положив ноги на кровать и прильнув по мне грудью и закинув руки мне на шею.

— Эта песня, больше похожа на мою жизнь, — вдруг сказала она.

— Почему? — спросил я.

— Долго рассказывать. Меня в юности часто обижали и бросали. Мы же с детства с сестрой и братом по кабакам играли. И наш отец был музыкантом. Мой старший брат очень хороший музыкант. Это он меня научил играть почти на всех инструментах. Даже на барабанах.

— Да, ты здорово стучишь! Наверное, лучше меня.

— Ага! Не надо врать! Ты стучишь круто!

Она вздохнула.

— Ты всё делаешь круто! Почему! Откуда ты? С Луны свалился? Или с Марса? Ты, наверное, инопланетянин? Так не бывает, чтобы зубрила был музыкантом. А ведь ты зубрила, раз собрал компьютер. Я узнала, что это такое. Чтобы его собрать, нужно знать физику, а её у нас в классе знали только три человека. Учитель и два зубрилы.

— Школы разные бывают. Вот в нашей, то есть этой, которая здесь в Лондоне, собрались почти все зубрилы по физике, математике, химии. Все очень способные ребята, которые хотят знать больше и потом применять свои знания в своей профессии. С этого года к нам приедут даже из Европы. О! Кстати про Европу… Знаешь для чего я спел эту песню?

Сьюзи уже успокоилась было, но тут вдруг вспомнила, что уже давно не плачет и снова стала всхлипывать. Я решил продолжить не смотря на сырость.