— И хорошо, что ничего. Верной дорогой идёшь, товарищ Пьер. Тут вокруг тебя такая буча закручивается. Только держись. Всё! До связи. Мне не звони. Сам наберу будешь нужен. Можешь провести в Театре свой фестиваль, но только после нового года. В январе, допустим. Мы нормальное жюри подберём. А ты бандитов своих готовь, чтобы рвануло так рвануло. Сразу после января пойдут официальные гастроли твоей главой банды…
Я перебил.
— Тут, это, дошли слухи что мои, э-э-э, Буйнов и Барыкин, снова к Слободкину вернулись.
— Как так? Это же срыв контракта?
— Да там рублёвый штраф ерундовый. Думаю Слободкин заплатит из своих, а эти оболтусы потом отработают.
— Не выдержала кишка? Ха-ха… И что делать будешь?
— Не знаю ещё. Думаю пока.
— Ну, думай-думай. На Новогодний вечер и концерт в России мы их, как ты там говоришь? Мотивируем! А дальше ты уж сам. Я не знаю, как можно кого-то заставить петь под пистолетом?
— Хм! Это мысль, — пошутил я.
— Ага! Всё! Отбой!
— Отбой! — согласился я, положил трубку и стал собираться на вечернюю пробежку.
До ворот особняка на Косыгина, 67 добежал минут за двадцать тихим ходом. Показав в окошко охраннику раскрытое удостоверение, был допущен на территорию. Со мной поздоровались, словно я каждый вечер возвращаюсь домой в это время:
— Добрый вечер, Евгений Семёнович.
— Добрый вечер, — ответил я.
— Будете смотреть особняк?
— А что его смотреть. Смотрели уже. Переезжать буду, — улыбнулся я. — Сегодня так переночую. Завтра вещи перевезу.
— Работники уже разошлись. В доме никого, только мы с коллегой. Он внутри территории. В объекте номер один. Можете его вызвать, если нужно будет помочь. На входе кнопка.
— Мне показывали. Думаю, сам справлюсь.
Проёдя на территорию, прошёл по асфальтовой дорожке, что вела от ворот к двухэтажному зданию. Когда меня водили по усадьбе, говорили, что её жилая площадь триста девяносто квадратных метров, а нежилая — двести девять. Год постройки усадьбы — пятьдесят шестой год. Дом кирпичный. Территория — полтора гектара с «небольшим» леском от самого дома до улицы Косыгина пятьдесят метров и по улице Косыгина сто пятьдесят метров. Это семьдесят пять сотых гектара только леса. То есть половина территории — лес.
Ссыкотно мне было, честно говоря, жить в такой усадьбе в СССР. В Париже было не ссыкатно, а тут… Напротив, если мне не изменяет память, располагается бывшая дача Хрущёва. А в двадцатые годы третьего тысячелетия в этом доме проживал бывший министр обороны Сердюков. А тут я со свиным рылом в калашный ряд. Хотя…
Правильно, конечно, рассуждает генерал. Я в СССР вкладываю огромные деньжищи. Мои, между прочим, деньжищи. Золото предка тут сыграло лишь роль паровоза, а приумножил то я богатство сам. Своими трудами! Только в фонде у меня сейчас было чуть меньше ста миллионов и ежемесячно «капало» по пять-шесть. А если брать корпорацию «Rainbow» то там в обороте крутится миллионов пятьсот и в недвижимости уже почти миллиард фунтов-стерлингов.
Продажи компьютеров и другого электронного оборудования у фирмы идут, как «из пулемёта», так как процессоры фирма не продаёт и изготовить подобные компьютеры ни у кого не получается. А те процессоры, которые кто-то выковыривает из игровых приставок и пытаться на их базе собрать аналог «моего компьютера», немного другие. А графические процессоры с их параллельной структурой, позволяющей выполнять и не графические вычисления, вплоть до обучения нейронных сетей! Материнская плата в моём компьютере имела не один, а несколько, не на много отличающихся друг от друга процессоров. Не на много, но… Надо знать как и для чего. А это не знал никто, кроме меня.
Я не стал подниматься на второй этаж, а посмотрев лежащую на круглом, застеленом белой скатертью столе гостиной газету «Правда» от 11 ноября, включил телевизор. По первой программе заканчивался хоккейный матч СК «Салават Юлаев» — ЦСК. Армейцы выигрывали три — один. Хоккей я не очень любил, а потому пошёл на кухню и заглянул в морозилку двухкамерного холодильника.
Я угадал. Пельмени там были. Причём ручной лепки, в пластиковом контейнере, а не в картонных коробках. Газовая плита была мной включена и вскоре вода бурлила и пельмени варились. Пока я занимался пельменями, начался «Клуб кинопутешествий» который я с удовольствием посмотрел. Рассказывали про Алтай, Гималаи, Рериха. Понравилось. В театре я телевизор не смотрел. Комендант грозилась принести, но я категорически отказывался.
В двадцать один ноль-ноль началась программа «Время». Я переключил на вторую программу. Поэзия Дудина. Хм! Кто такой Дудин и зачем мне нужна его поэзия, я не знал. На четвёртой программе шёл международный конкурс Чайковского. Да-а-а… Переключился на программу «Время» и вскоре под хорошо поставленные ровные голоса дикторов задремал.
Проснулся от камерной музыке и увидел на экране «Горизонта-723» прыгающих в балетных пачках девиц. О, мля! Балет я ещё больше не любил, чем хоккей.
— Может кто умер, — подумал я, но на экране вдруг появился диктор и стал комментировать увиденное мной.