Джонни Бахман возвращается домой

— Обоих немцев, которых я люблю, зовут Эрнстами. Первый — Эрнст Тельман, второй — Эрнст Ешке. Товарища Ешке ты не знаешь, а Эрнста Тельмана, наверное, знаешь.

— Нет, — покачал головой Джонни, — я о нем никогда ничего не слышал.

Прошло несколько секунд, пока девушка наконец перевела дух от изумления.

— Что? Ты ничего не слышал о вожде рабочих Эрнсте Тельмане?

— Нет, ничего.

— Тогда ты типичный продукт германского фашизма.

— А ты-то кто? — взорвался Джонни. — Ты сама говоришь, как настоящая немка!

Девушка грубо оттолкнула его в сторону. С ее плаща водопадом хлынул поток воды.

— Ты уже слышал, что я говорю и по-русски. А больше всего, заметь себе, я люблю говорить по-польски!

Механически, ничего не соображая, Джонни ответил:

— Да.

— Тогда прекрати болтать и вообще лучше задавай поменьше вопросов!

Джонни почувствовал, что девушка, которая правилась ему все меньше и меньше, вот-вот вспылит и уйдет. Но она продолжала сидеть. Спустя минуту ее голос звучал уже не так строго, когда она спросила:

— Раз ты берлинец, ты, наверное, хорошо знаешь город?

— Берлин — большой город, — отозвался Джонни, — но кое-что я в нем знаю.

— Ты слышал что-нибудь о Хеннингсдорфе?

— Как-как?

— Хеннингсдорф. Не притворяйся таким глупым!

Мальчик покачал головой и с сожалением ответил:

— Нет.

— Да нет же, ты должен знать, — нетерпеливо возразила девушка.

— Нет, Хеннингсдорфа я в самом деле не знаю. А это в Берлине?

— В Берлине или неподалеку.

— Если только где-нибудь под Берлином…

— Но, во всяком случае, совсем недалеко, — упрямо сказала девушка.

— Возможно.

— Возможно, возможно. А еще берлинец! Что ты вообще знаешь о Берлине?

— Бранденбургские ворота, — подумав, ответил мальчик.

Он хотел рассказать, что был там несколько раз в воскресенье со своим отцом. Отцу всегда доставляло удовольствие сменить поношенный, пропахший прогорклой смазкой мундир железнодорожника на выходной костюм, единственный, какой у него был, и не спеша прогуляться с Джонни по центру города. Иногда они шли в какой-нибудь музей, где подолгу разглядывали огромные полотна или предметы старины, награбленные в других странах. Бывали они и в арсенале, битком набитом оружием, знаменами и картинами с изображением битв. Прогуливались по широкой тенистой липовой аллее Унтер-ден-Линден, ведущей к Бранденбургским воротам. Иногда, после обеда, им удавалось послушать маршировавший мимо военный оркестр. Каждый раз, услышав оркестр, Джонни бросал отцовскую руку и в восторге несся навстречу оркестрантам. Особенно нравился ему музыкант, который бил в литавры и своим громким «бум-бум-бум» задавал темп всем музыкантам. Но Джонни тут же с испугом подумал, что девушке едва ли интересно слушать все это и она, чего доброго, опять рассердится на него. Поэтому он принялся поспешно перечислять:

— Я знаю, где находится дворец, красное здание ратуши, а потом Александерплац…

— А рейхсканцелярию? — перебила девушка.

— Нет, — ответил Джонни.

— Что? Ты и ее не знаешь?! — воскликнула удивленная незнакомка. — Какой же ты немец? Об Эрнсте Тельмане ты ни разу не слышал, где находится Хеннингсдорф, не знаешь, а теперь еще и это!

— Папа никогда не водил меня туда, — пробормотал мальчик.

— Да там же торчит ваш Гитлер, — ядовито проговорила девушка, — ваш обожаемый фюрер, которого вы с таким восторгом приветствовали!

— Я его не приветствовал, — возразил Джонни, — потому что я его никогда не видел, разве только в кино.

— Зато все другие приветствовали, — сквозь зубы проговорила девушка, и Джонни заметил, как она резко взмахнула сжатым кулаком. — Но теперь уже все! Вот увидишь, у вашего Гитлера земля будет гореть под ногами!

У Адольфа Гитлера будет гореть под ногами земля — это трудно себе представить. Вдруг плащ соскользнул с головы Джонни. Девушка поднялась.

«Сейчас она уйдет и оставит меня здесь одного, на таком холоде», — пронеслось в голове у Джонни. Он лихорадочно раздумывал, как бы задержать девушку.

— Теперь я знаю, кто такой этот Эрнст Тельман. И о рейхсканцелярии ты мне тоже рассказала. Но что же такое Хеннингсдорф?

Девушка не поддалась на его уловку и нелюбезно ответила, глядя на него сверху вниз:

— Это тебя не касается. Джонни сжался в комок.

— Ну ладно, — продолжала она уже более миролюбиво, — не стоит сразу пугаться.

— Ты хочешь уйти?

— Я не собираюсь промокнуть здесь до нитки.

Голос Джонни прозвучал жалобно, когда он спросил:

— А что мне делать?

— Ты же хотел в Берлин.

— Но как мне туда попасть? Ведь до него по крайней мере километров сорок!

— Вот и пройди их!

— Но я уже так много прошел за вчерашний день.

— Значит, ты многому научился.

— Но я больше не могу, — чуть не плача проговорил Джонни, — а теперь, ночью…

— Эх ты, — сказала девушка, и в ее голосе не было ни злости, ни пренебрежения. Она взяла его за руку и помогла подняться. — Идем!

— Значит, можно?

— А я ни у кого не спрашивала разрешения.

— Так, значит, нельзя?

— Слушай, — вздохнула девушка, — ну что ты за человек! Как ты думаешь, зачем я тащилась сюда по такой погоде? Уж не для того, чтобы собирать грибы. Ты пойдешь со мной в лагерь, но только на одну ночь!

— Спасибо, — пробормотал Джонни.