Джонни Тремейн

На вершине Маячного холма, вдали от суеты причалов, лавок и городских базаров, Джонни задумался: должен ли он, как приличествовало бедному безработному подмастерью, войти с чёрного хода, или, как странник, возвращающийся в лоно семьи, постучаться в парадную дверь прибитым к ней и начищенным до блеска медным кольцом? Серебряные пуговицы и напутственное «молодчина» Рэба придали ему бодрости. Кольцо ударилось о дверь, и тотчас служанка, приседая и спрашивая, как доложить, пригласила его войти.

— Меня зовут Джонатан Лайт Тремейн.

Он очутился в просторной передней. Широкие, неторопливые ступени вели наверх. По стенам висели портреты: купца Лайта в расцвете молодости, красоты и здоровья; Лавинии, написанный ещё в Лондоне, много лет назад, когда эта царственная дева была ещё царственным младенцем; каких-то стариков столетней давности и почерневших от времени. Неужели это их давно высохшая кровь течёт теперь у Джонни в жилах, алая и горячая?

Налево вела дверь в гостиную. Звуки клавикордо приглушённый говор, смех. Может быть, они смеются тому, как он представился служанке? Почему он не назвал себя просто Джонни Тремейн?

— Э-э-хе-хе, — послышался голос Лайта. — Проси его, Дженни. Тут все свои, тесный семейный круг. Всем ведь хочется с ним познакомиться, верно?

Несколько дюжин восковых свечей ярко освещали продолговатую сиренево-жёлтую комнату. Свечи отражались в зеркалах, в серебре, блестящем паркете и красном дереве. Человек двенадцать сбилось в круг в дальнем конце комнаты.

Джонни остановился как вкопанный, боясь совершить какую-нибудь оплошность: он сразу увидел, что новые башмаки, которыми он так гордился, не имеют ни малейшего сходства с изящными чёрными лакированными туфлями на ногах у джентльменов, собравшихся в гостиной.

— Итак, — сказал мистер Лайт, приподнявшись, но не двигаясь с места, — итак, вот мы и пришли?

— Да, сэр.

— Лавиния, кузен Талбот, тётушка Бест! Как вы его находите?

Тётушка Бест, омерзительно уродливая старуха, опирающаяся на две палки с золотыми набалдашниками, прошамкала беззубыми дёснами в усы, что он выглядит ничуть не лучше, чем она ожидала.

Лавиния повернулась на своём стуле у клавикордов. Она была в бирюзовом платье из плотной материи, и оно ей очень шло. Она разглядывала мальчика, чуть склонив голову набок. Джонни приходилось видеть, как дамы разглядывают серебряный чайник, не решаясь купить его, — точно так же смотрела на него и мисс Лавиния.

— А что, папа, он гораздо красивее большинства моих родственников. Не правда ли, кузен Сюэлл?

Румяный клерк, бедный влюблённый Сюэлл, переворачивал ей ноты.

— Правда, дочка. — Глазки мистера Лайта прошлись по Джонни. — Он у нас совсем джентльмен — до пояса. Вы только посмотрите — серебряные пуговицы, оборочки, а?

Он обвёл глазами «тесный семейный круг». Мистер Лайт говорил вполголоса, словно забыл о существовании Джонни, который стоял в другом конце длинной комнаты.

С самого августа месяца мистер Лайт ожидал, что к ним явится «тень из прошлого». Несмотря на старания всей семьи сохранить кое-какие дела в тайне, эти кое-какие дела сделались достоянием общества, проникнув даже в… э-э… низшие слои.

— Так ты принёс чашку, мальчик? — обратился он к Джонни.

— Она со мной, в этом мешочке.

— Прекрасно. Прошу в столовую — всех!

Переход из одной комнаты в другую осуществить было не так просто, ибо, прежде чем тётушка Бест и её две палки с золотыми набалдашниками обрели должную устойчивость, пришлось немало повозиться: где подтянуть, где подтолкнуть. Она бранилась, ворчала и трясла своими усами на всех, не исключая и знаменитого своего племянника.

Лавиния, которая продолжала сидеть за клавикордами, и кузен Сюэлл, склонившийся над её плечом, не пошли в столовую со всеми.

Там, на буфете, стояли три чашки. Они были все точь в-точь такие, как чашка, которую принёс Джонни. Он молча вынул её из мешка и поставил рядом с остальными тремя; затем отступил на шаг, чтобы как следует рассмотреть всю эту разодетую в шёлка и брильянты и пахнущую духами публику, окружившую его.

Мистер Лайт взял в руки чашку и стал разглядывать её, сравнивая со своими. Молча затем протянул её какому-то коренастому и просто одетому человеку, который до сих пор не проронил ни слова.

— Полагаю, — сказал мистер Лайт тихим голосом, что присутствующие здесь леди и джентльмены убедились в том, что чашка, которую… э-э… кузен наш — так, что ли, его величать? — принёс нам сегодня, принадлежит сервизу?

В ответ последовал ропот одобрения. До слуха Джонни доносились как бы издалека серебристые звуки клавикордов.

— Совершенно ясно, что чашка сейчас стоит на своём законном месте. Весь вопрос в том, каким образом она была разлучена со своими товарищами.

Джонни показалось, что ответ на этот вопрос был известен всем, кроме него самого.

— Иными словами, — голос купца плыл плавно, как по маслу, — я утверждаю, что это та самая чашка, которую у меня выкрали. Вот в это окно двадцать третьего августа они и забрались сюда. Шериф, я обвиняю этого мальчика в краже со взломом и приказываю вам арестовать его.