Джонни Тремейн

Вымощенный булыжником конный двор был пуст. Не раздавался из кухни обычный гомон. Джонни взглянул на окно столовой — то самое, которое, по утверждению мистера Лайта, он разбил в ночь, когда исчезла серебряная чашка. Наверное, и сейчас украденная Лайтом чашка стоит на буфете рядом с теми тремя. Джонни стиснул зубы. Когда-нибудь он вернёт её себе — законным образом, без воровства!

На конном дворе раздалось цоканье копыт. Не считаясь ни с законом, ни с приличиями, мисс Лавиния совершила верховую прогулку. Чёрный конь её был весь мыле. Молодая женщина великолепно держалась в седле. Тёмно-зелёная лондонская амазонка почти касалась земли. Джонни, когда он впервые явился к ним на двор с газетами, заметил, что мисс Лавиния узнала в нём «мальчика, который украл чашку», но она и виду не подала. Сейчас, когда взгляд её упал на него, складка между её изогнутыми бровями сделалась ещё глубже.

— Уильямс! — крикнула она. — Долбер!

В конюшне не оказалось конюха. Чёрный конь взвился на дыбы. Джонни улыбнулся. Он уже кое-что понимал в верховой езде и видел, что мисс Лавиния перед ним рисуется. Джонни и сам, когда хотел, мог заставить своего Гоблина встать на дыбы точно таким образом. Ему показалось забавным, что, выказывая ему столько презрения, она вместе с тем не считала ниже своего достоинства похваляться перед ним своим искусством.

— Ну что ж, тогда вы! — крикнула она ему.

Без посторонней помощи ей нельзя было никак слезть с коня — она бы непременно запуталась в амазонке, да и конь был горяч. Джонни помог ей. Она не удосужилась его поблагодарить. Словно считала, что дозволение подойти к столь знаменитой красавице само по себе должно было служить наградой для всякого бостонца, будь он мальчик или взрослый мужчина. Можно было подумать, что не Джонни ей помог, а она облагодетельствовала Джонни, воспользовавшись его помощью. В жизни не встречал он женщины с таким отвратительным характером! При всём том одна надежда увидеть её привела его к ним на двор, несмотря на то, что он рисковал повстречаться с капитаном Буллем и попасть в Гваделупу. Часто бывало, что Джонни разбранит мисс Лавинию Рэбу, а сам тут же бежит ещё раз на неё взглянуть.

Неподалёку стоял дом Уúльяма Молинó. Запущенный вид его возвещал всему миру о том, что его обитатель находится на грани банкротства. Джонни застал мистера Молино в саду, грозно потряхивающим тростью на двух маленьких мальчиков, которых он загнал на яблоню. Мистер Молино был страшно вспыльчив и пользовался этим своим свойством вовсю. Джонни трижды повторил ему о восьми шиллингах и всё же не был уверен в том, что мысль эта просочилась сквозь толстый череп буйного ирландца.

Толстячка Джона Адамса и Джеймса Отиса он застал в доме своего доброго друга Джозии Куинси. Все трое сидели за столом, потягивая портвейн и щёлкая орехи. Джеймс Отис даже не пошевельнулся при появлении Джонни. Он сидел в кресле, сгорбившись и опустив свою тяжёлую и тугодумную голову. Он был поглощён рисованием человечков на листке бумаги. Куинси, которому было уже известно о собрании, приложил палец к губам и покачал головой, одновременно метнув взгляд в сторону грузной одинокой фигуры Отиса. Джонни понял, что ни Куинси, ни Джону Адамсу не хочется, чтобы Отис узнал о сегодняшнем собрании, хоть он и был членом клуба.

Последние четыре года Отис время от времени впадал в безумие. Вообще же говоря, это была светлая голова, он мыслил широко и, не в пример своим товарищам, умел думать не об одном Бостоне. Он стоял на страже гражданских прав всюду, не только здесь, но и в самой Старой Англии. В настоящую минуту он даже не слушал, что вокруг него говорилось. Тяжёлая голова его раскачивалась взад и вперёд. Джон Адамс и Джозия Куинси так напряжённо следили за ним, что их головы тоже слегка покачивались в такт. Джонни тихонько вышел и бесшумно прикрыл за собой дверь. Через несколько дней, подумал он, будут шёпотом передавать из уст в уста, что Джеймс Отис в припадке безумия стрелял из окон своего дома и что видели, как на него надели смирительную рубаху и как он был посажен в закрытую карету и в сопровождении врача выехал из Бостона.

Дальше Джонни отправился к доктору Чёрчу. Странная птица этот Чёрч! Он сидел за столом в халате и комнатных туфлях; под рукой — бумага, чернильница, перья; он сочинял стихи. Джонни недолюбливал Молино за его громкое рычанье и крик. Доктор Чёрч ему совсем не нравился. Джонни ничего не мог сказать определённого против него; он просто чуял, что человек этот не чистый, и не сомневался, что и Поль Ревир и Джозеф Уоррен разделяют его недоверие к Чёрчу.

Доктор Уоррен уехал в Роксбери, куда его срочно вызвали к больной. Его жена просила Джонни прийти ещё раз, в пять часов.

2

Поля Ревира, проживавшего на Северной площади Джонни оставил под конец, так как по воскресным дням Цилла с Исанной обычно поджидали его возле городского колодца. Со смущением вспомнил он, что не потрудился прийти туда ни в прошлый четверг, ни в предыдущее воскресенье, ни ещё раньше — во вторник.