Джонни Тремейн

Цилла так изменилась, что Джонни чувствовал себя смущённым. Одно было ясно: больше она не станет ждать на углу улицы или у чёрного хода в надежде, что он, может быть, появится.

— До свидания, Цилла, мы скоро увидимся.

А Рэб и не думал прощаться. Он даже не спросил, можно ли ему пойти проводить её до Маячного холма. Он просто пошёл, и Джонни был взбешён. Уж если кому и следовало проводить Циллу, так это ему, или пусть бы Рэб сказал: «Идём, Джонни, давай проводим Циллу до Лайтов». Ну, да ладно, он простит Рэбу его дерзость. Он даже изжарит ему на ужин яичницу. До Лайтов пятнадцать минут и оттуда столько же. Он развёл огонь и начал жарить яичницу. Он всё жарил её и жарил, то и дело бегая вниз, в мастерскую, взглянуть на часы. Наконец, разозлившись, снял её с огня и съел её всю сам. Рэб пришёл ровно через час сорок семь минут. О яичнице, которую Джонни съел, он не горевал ничуть. Миссис Бесси угостила его отличным ужином на лайтовской кухне, сказал он, а Цилла очень славная девочка.

Он хорошо провёл вечер. В глазах его светилось довольство, и, когда он взглядывал на вытянутое лицо Джонни, казалось, он вот-вот рассмеётся.

3

У Джонни теперь было два основных дела в жизни: не пропустить свидания с Циллой в очередной четверг и уход за Гоблином. Всякий раз, когда ему приходилось отправляться в «Чёрную королеву», он вступал на вражескую территорию. Харчевней завладели британские офицеры, среди которых старшим был полковник Френсис Смит. Кроме Гоблина, все лошади в конюшне принадлежали английским офицерам. Хозяин харчевни своих лошадей отправил в деревню, опасаясь, что иначе, даже если оккупанты и не заберут их, им просто может не хватить сена. Вестовые, офицеры, прислуга и слуги прислуги — мальчишки-конюхи — постоянно толклись возле конюшен. Джонни до них дела не было. Все знали, что он ездовой «Наблюдателя», но знали также и то, что он часто выполняет поручения британских офицеров.

Иногда они всё же к нему приставали. А однажды, когда дело зашло слишком далеко, Джонни увидел, что без драки не обойтись. Противником его был самый большой задира — гроза всех мальчишек. Их обступили плотным кольцом, и зрители — враги Джонни, следили за тем, чтобы драка шла по правилам, и покрикивали: «Молодец, янки!» и «Ай да янки!», когда тиран был повержен. Он ожидал, что все обрушатся на него, как только он повалит задиру; вместо этого он почувствовал, что его стали уважать. Так что дела у Джонни шли лучше, чем можно было думать. Но вот у полковника Смита завёлся новый мальчишка-конюх. Тот, которого полковник привёз с собой из Англии, сбежал, и полковник приказал, своему ординарцу найти другого. Этот другой оказался Давом. Он смущённо улыбался, глядя на Джонни, словно надеясь, что они будут друзьями, — ведь во всей конюшне только они двое и были из местных.

— Ах ты, дрянь! — прошипел Джонни, почти не открывая рта. — Каша ты поганая, размазня, слизняк… так ты не прочь поработать на них?

— Послушай, Джонни, есть-то надо. Твиди меня прогнал.

В конюшню просунулась голова вестового.

— Эй, мальчик! — обратился он к Джонни. — Полковнику Смиту надо отправить письмо в Милтон. Поднимись в гостиную и спроси полковника или лейтенанта Стрейнджера.

Медленная, торжествующая улыбка расплылась по лицу Дава.

— Похоже, что и ты работаешь на них, а?

— Я те покажу «похоже»! — свирепо огрызнулся Джонни.

Он зашёл к полковнику, вернулся за сапогами и шпорами, вывел Гоблина из стойла и оседлал его. Какой-то английский мальчишка повалил Дава и начал крутить ему руки, требуя, чтобы он тут же присягнул его британскому величеству, милостивому королю Георгу Третьему. Дав не замедлил присягнуть, божась, что настроен самым верноподданническим образом. Всех мятежников следует повесить! У Джонни что-то заныло внутри. Он чуть было не ринулся на выручку Даву, но вовремя напомнил себе, что ненавидит его.

— Зато вот тот малый, — Дав показал на Джонни, — вот он так в самом деле заодно с мятежниками…

Джонни решил предоставить Дава его судьбе.

День выдался свежий, по летнему времени на редкость даже прохладный — впервые отпустило после недели невыносимого зноя. Гоблин был в отличной форме. Танцуя и играя, выскочил он из стойла. Джонни дал ему немного побеситься. Он очень любил своего коня. Любил восторг на лицах прохожих, любил видеть, как у конюхов падают из рук скребницы, как офицеры глядят на Гоблина из окон и переговариваются друг с другом, кивая на него, как горничные и богатые джентльмены останавливаются, чтобы посмотреть, как Гоблин резвится.

Джонни всё своё внимание устремил на уши Гоблина, подозрительно прижатые к голове (только по ним и угадаешь, в какую сторону кинется лошадь), однако краем глаза всё же заметил плотное, красное лицо полковника Смита, выглядывающее из окна гостиной.

— Эй, мальчик! — услышал он его громкий голос. — Минутку!

Верно, передумал отправлять письмо в Милтон.