Джордж Гершвин: Путь к славе

Традиционные сборища гершвиновского кружка на Риверсайд-драйв, 33, теперь проходили не по субботам, а в воскресные дни. Время и место могли меняться, содержание — никогда. Здесь, как и раньше, главными действующими лицами были Джордж и его музыка. Слушателям грех было жаловаться. У Гершвина был выразительный голос красивого тембра, игра его отличалась богатой нюансировкой, ритмическим разнообразием и блестящей техникой. Он умело и точно использовал педали, правая и левая руки казались совершенно независимыми друг от друга, поражая виртуозным сочетанием сложных ритмов, непостижимым образом сливающихся в одно гармоническое целое. Необычным было использование композитором большого пальца для придания звучанию характерного "медного" тембра. Точность и "эффект ударных" в аккордах наэлектризовывали слушателя. Сергей Кусевицкий однажды назвал "блеск, виртуозность и ритмическую точность" игры Гершвина "невероятными"."…Его мощный магнетизм покорял как оркестр, так и публику". Другие прославленные музыканты — Фриц Крейслер, Ефрем Цимбалист, Леопольд Годовский, Иосиф Гофман, Леопольд Ауэр, Яша Хейфец, Морис Равель — могли слушать его часами. Даже те, кто не смог бы отличить аккорд от глиссандо, подпадали под магию его музыки. К большому сожалению, эти импровизированные концерты остались лишь в воспоминаниях тех, кто имел счастливую возможность их услышать.

В период между 1916 и 1925 годами Гершвин сделал многочисленные записи, на так называемые "ролики" для фирм Перфекшен, Юниверсал, Стандард и Дуо-Арт, большинство из которых утеряны[64]. Было сделано также несколько граммофонных записей: "Рапсодия в голубых тонах", исполненная композитором с оркестром Пола Уайтмена для фирмы Виктор; медленная часть Рапсодии и Три прелюдии для английской фирмы Коламбия. В тридцатые годы Гершвин записал несколько своих песен, некоторые из них были перезаписаны на долгоиграющие пластинки.

И все же "настоящего Гершвина" нужно было слушать в кругу близких друзей и почитателей его таланта. Здесь языком любви и общения был язык его музыки. Его не нужно было упрашивать сесть к роялю (Джордж Кауфман как-то заметил: "Я могу держать пари на Джорджа в любое время, если только рояль находится в пределах досягаемости"), так как для Гершвина мало что могло сравниться с удовольствием сыграть для друзей. "Я никогда не видел человека более счастливого, буквально излучающего радость бытия, чем Гершвин, играющий на рояле свои песни, — вспоминает Беннет Сарф. — Импровизируя, он незаметно варьирует мелодию и с детской радостью, довольно улыбаясь, встречает восторженную реакцию слушателей". Его друзья говорили, что вечер с Гершвином всегда превращался в вечер Гершвина, и что там, где находится Гершвин, не может не звучать его музыка.

Гершвин не мог долго находиться вдали от инструмента. Каким-то образом он всегда оказывался рядом с роялем, рассеянно поглаживая клавиши, как если бы это были волосы прекрасной женщины. Вскоре он уже сидел на стуле и играл для собственного удовольствия. Обычно он играл весь вечер. Незаметно он безраздельно овладевал вниманием всех присутствующих в комнате людей. После одного такого импровизированного концерта Оскар Левант, не удержавшись, спросил Гершвина: "Скажи, Джордж, если бы тебе пришлось проделать это еще раз, ты все так же был бы без ума от себя?"