Джордж Гершвин: Путь к славе

Чрезвычайно одаренный пианист, Гершвин обладал к тому же замечательным талантом импровизатора. Генри Кауэлл, некогда преподававший Гершвину теорию контрапункта, писал мне: "На рояле он импровизировал с такой уверенной легкостью, что казалось, он разыгрывал разученную по нотам пьесу". Каждое его исполнение отличалось от предыдущего. Он мог начать с одной из своих песен, затем подхватить мелодию другой. "Он вытягивал какую-нибудь прекрасную мелодию из клавиатуры, как золотую нить, — писал Рубен Мамулян[65], — затем он как бы заигрывал с нею, видоизменяя и жонглируя, пробуя на вкус, с неподражаемым озорством лепя причудливые узоры, связывая ее в узлы, чтобы затем развязать их и, наконец, швырял ее в поток постоянно меняющихся ритмов и голосов". Его ритмы обладали всесокрушающий мощью бульдозера. Временами берущий за душу лиризм приобретал плавность и трепетность балетного танца. По мере нарастания внутренней энергии его воображение вырывалось на просторы безграничной свободы. В аккомпанементе возникали новые гармонические краски, затем появлялся знакомый канонический пассаж, чтобы тут же уступить место изобретательному контрапункту, благодаря которому тема начинает приобретать новое звучание. Неожиданная модуляция — и мелодия в правой руке меняет курс, уносясь к новым берегам. Тут же возникают новые музыкальные идеи, которые растут и видоизменяются подобно живому организму. Это уже не просто исполнение, это акт творчества, созидания. "В то время как я наблюдал за его игрой, — сказал Кусевицкий, — я поймал себя на мысли о том, что все происходящее больше походит на сон, чем на земную явь. Магическое очарование этого необыкновенного человека слишком велико, чтобы быть реальностью".

Когда Гершвин за роялем, он сам становится частью музыки. Если он играет ритмически сдержанную танцевальную мелодию, в этом процессе участвует все его тело. Особенно выразительно его лицо. Он приходит в состояние такого блаженства, как если бы внезапно он стал публикой, внимающей его игре. Об этом хорошо сказал Мамулян: "Для Джорджа быть за роялем значит быть счастливым… в такие моменты он похож на веселого колдуна на шабаше ведьм".

В редких случаях, когда Джордж уступал место за роялем композитору-сопернику, тот, как правило, вскоре сам начинал играть Гершвина. Однажды в таком положении оказался Ричард Роджерс. Юмор всей ситуации дошел до него в момент исполнения произведения Гершвина. Внезапно он прекратил играть и воскликнул: "Черт возьми, так я никогда не заработаю ни цента!" Как-то раз Джордж предложил знакомому композитору сыграть свою пользующуюся успехом песню. Джордж Кауфман так прокомментировал это: "Если Гершвин хочет послушать ее, то это потому, что песня украдена у него".

Сборища друзей на 72-й Восточной улице подсказали Кауфману и Моссу Харту идею создания персонажа, списанного с Сэма Франкела из мюзикла "Веселая поездка" (Merrily We Roll Along, 1934). Сэм был известным композитором, любившим исполнять музыку собственного сочинения по малейшему поводу. Год спустя гершвиновские вечеринки послужили толчком для написания Моссом Хартом либретто известного мюзикла Кола Портера "Юбилей" (Jubilee). В спектакле хозяйка вечера, знаменитая Эва Стандинг, шокирует присутствующих, представляя им Джорджа Гершвина в новой для него роли, роли обычного гостя, не играющего на рояле.

Если считать "Порги и Бесс" оперой, а не музыкальной комедией, то последние два мюзикла Гершвина появились на Бродвее в 1933 году. Оба не имели успеха.

Музыкальная комедия "Простите за мой английский" (Pardon Му English), премьера которой состоялась 20 января, всем, связанным с ней, принесла одни неприятности. Алекс Ааронс подписал небывалые контракты с Джеком Бьюкененом[66] и Лидой Роберти, гарантирующие Бьюкенену три тысячи долларов в неделю в течение восьми недель, а Роберти — тысячу долларов в неделю за тот же период. Ааронсу срочно нужна была пьеса, представляющая собой подходящий материал для этих двух звезд. Он сказал об этом Винтону Фридли. Полдюжины либреттистов засели за работу и вскоре представили нечто, претендующее на либретто. Ответственность за этот шедевр благородно принял на себя Герберт Филдс. Гершвины не хотели принимать никакого участия в этой безрассудной авантюре, но, узнав об опасениях Ааронса потерять финансовую поддержку в случае неучастия в постановке Гершвина, согласились на сотрудничество. Верность оказалась сильнее осторожности. Гершвины оказались втянутыми в то, во что они, считая проект мюзикла ошибкой, не верили с самого начала.