Больше двух недель убил я на поиск разных вариантов названия и двусложных рифм для трехстиший из коротких двустопных строк. <…> Но какой бы ряд двусложных рифм — и очень хороших рифм — я ни пробовал, результат оставлял желать лучшего; звонкие аллитерации в духе стишков Матушки Гусыни[47]
, в лучшем случае, делали мелодию просто приятной, вместо того, чтобы подчеркнуть ее смысл. Так ничего и не добившись, я вдруг понял, что нужно отбросить ту схему рифмовки (ааав, сссв), которой я, считая ее здесь необходимой, до сих пор следовал, и попробовать нерифмующиеся строки. Вот так, к примеру: "Иди вперед; / Всегда вперед; / Достигнешь ты; / Своей мечты / Тогда достигнешь ты". Это звучало сильнее, и в итоге получился припев, где было только две рифмы. Казалось бы, что во всем этом такого? Но для меня, обычно опирающегося на рифму, как бы "страхующего" себя ею, это был очень смелый эксперимент.Наверное, оттого, что Айра относился к тексту песни как к искусству, которое должно обязательно нравиться широкому слушателю (иначе песня не сможет стать "хитом"), он пришел к выводу, что, в отличие от прозы, автор должен время от времени прибегать к литературным клише — неотъемлемой части песенного текста. Он сказал как-то, что если бы он писал прозу, то одна мысль о том, что, описывая какую-нибудь неприятную ситуацию, он вывел бы на бумаге что-то вроде "ну и дела!", заставляет его содрогнуться. "Но эта же строка, когда она звучит в самом начале песни "Давай поставим на этом точку" (Let’s Call the Whole Thing Off), мне очень нравится". И поясняет: "Фраза, которая на бумаге выглядит банально и избито, на слух, если она употребляется к месту, воспринимается совсем иначе: от нее веет новизной, она как бы возвращает себе былую свежесть".
На первый взгляд, такой подход выглядит парадоксальным, особенно, если учесть, что это говорит человек, влияние которого на песенную поэзию было столь животворным, человек, который освободил ее от глупой пошлости, банальности и стереотипов. Здесь нужно иметь в виду, что когда Айра Гершвин прибегает к клише, это не значит, что он возвращается к рифмам типа "любовь — кровь" или к выражению своих чувств фразами типа "Я тебя люблю, я тебя люблю, это все, что я сказать хочу". Когда он прибегает к клише, это всегда — сатира. В песне "Слова, слова, слова" (Blah, Blah, Blah) он рифмует "грущу" с "пою", а "люблю" — с "молю", высмеивая всю нелепость текстов сочинителей прошлых лет. А его песня "Поцелуй для Золушки" (А Kiss for Cinderella) из мюзикла "Я пою о тебе!" на самом деле — пародия на распространенный в начале века тип сентиментальной любовной песни, в которой холостяк, оплакивает" свободную холостяцкую жизнь, меняя ее на брачные узы. Но время от времени Айра внезапно меняет свой лексикон, который, подобно старому платью, обветшал и выцвел, и вместо него подает нам необыкновенно изысканный и глубокий по содержанию текст, таким образом внося в песню элемент неожиданности и другой уровень культуры. Из людей своей профессии Айра Гершвин может считаться одним из самых эрудированных. Его великолепная память хранит огромную информацию по самым разным областям человеческих знаний. Когда однажды известному актеру Луи Калхерну продавец пытался предложить энциклопедию, тот сказал: "Зачем мне энциклопедия? У меня же есть Айра Гершвин!"[48]
Несмотря на всю свою образованность и эрудицию, Айра иногда прибегает к помощи разговорных слов и выражений, давая, например, такой заголовок "1 Got Rhythm" ("Я схватил ритм"). Часто в его стихах можно встретить уже стертые от частого употребления фразы, заимствованные то из названия известного комикса, то из популярного в 20-е годы рекламного заголовка. Иногда он не может отказать себе в удовольствии вставить в свои тексты слэнговые словечки и выражения, которыми буквально пестрят в те годы заметки спортивных журналистов. Некоторые из придуманных им самим слэнговых выражений вошли в словарь ’’The American Thesaurus of Slang".С искренним восхищением отозвался о таланте Айры Линкольн Кирстен в театральной программке к спектаклям балетной труппы в 1970 году:
Остроумие, чувство меры, изобретательность, образность, присущие стихам Айры, способны творить чудеса: покидая театр, мы не просто насвистываем мелодию, — мы поем целиком всю песню. Далее Кирстен пишет:
Можно без преувеличения сказать, что он создал новую просодию, нашел новые языковые средства для создания песенной поэзии, которые включают в себя современный слэнг, аллюзии, отзвуки национальных ритмов или повседневной разговорной речи, поданные изящно и непринужденно, без тени фальши, назойливости или неуверенности в себе. Он словно наткнулся на что-то единственно верное и точное, идеально соответствующее случаю, способное удивлять и очаровывать, как будто подобрал с земли упавшие с неба золотые монеты. Но такая "находка" не просто счастливая случайность, она — искусство, а Айра — поэт, стихи которого мгновенно врезаются в память.