Однако Блэров, несмотря на недолгое умиротворенное состояние и приятные заботы о Ричарде, ожидали плохие вести. За несколько месяцев до отъезда Эрика в Европу Эйлин почувствовала недомогание, которое усиливалось с каждым днем. Она быстро уставала, не могла отдышаться, часто у нее случались приступы тошноты. Супруги долгое время игнорировали возникшую проблему. Эйлин бодрилась, стараясь не стать преградой отправке мужа на фронт, к чему он так долго стремился. После отъезда Эрика она с ребенком отправилась в свое «сельское имение», надеясь, что свежий воздух улучшит ее самочувствие. Но в деревне ей стало еще хуже.
В первой декаде марта 1945 года Эйлин вынуждена была обратиться к врачам, которые сообщили пациентке, что у нее обнаружена опухоль матки и что ее состояние таково, что требуется срочная операция. Доктора предупредили, что речь идет о жизни и смерти. Ничего пока не сообщая мужу, Эйлин проконсультировалась по поводу происшедшего с врачом-гинекологом Гуэн О’Шонесси. Та подтвердила, что положение серьезное. Однако Эйлин отложила операцию. Ей необходимо было прежде всего пристроить ребенка.
Случайное событие задержало поступление в больницу еще на несколько дней. Перед самым отъездом Эрика в Европу, а Эйлин - в провинцию они договорились, что всю поступавшую почту будет забирать один из соседей и немедленно переправлять ее во Францию Блэру. Оказалось, что сосед пренебрег обещанием, и, когда Эйлин после медицинской консультации зашла перед отъездом в деревню в свой дом на площади Кэнонбери, почта валялась у двери в квартиру. Оруэлл стал к этому времени важной публичной фигурой, на его имя приходила обширнейшая корреспонденция. Эйлин пришлось потратить немало времени, чтобы разобрать ее и ответить на наиболее важные письма714.
Вечером 21 марта она начала писать мужу и на следующий день закончила большое письмо. Она печатала его на машинке, и письмо заняло восемь листов. Несмотря на свое мрачное содержание, письмо было бодрым. По крайней мере Эйлин старалась показать мужу, что сохраняет хорошее настроение. Она сообщила о необходимости удаления опухоли и о том, что решила делать операцию не в Лондоне, а в Ньюкастле, так как это значительно дешевле. Далее она подробнейшим образом писала о денежных делах, связанных с пребыванием в больнице и операцией. Медицинские расходы в общей сложности составляли примерно 50 фунтов стерлингов - сумму немалую, но вполне теперь доступную для Блэров. Правда, «Скотный двор» еще не вышел и денег пока не принес, но супруги Блэры и без этого не были теперь бедняками. С грустью, но в то же время с иронией Эйлин писала: «Меня беспокоит мысль, что я действительно не стою таких денег. С другой стороны, конечно, если оставить всё как есть, то это будет стоить еще дороже, так как процесс убийства меня этой штукой займет долгий период, и все это время будет стоить таких денег»715.
Эйлин попросила мужа не торопиться с возвращением домой из-за болезни и операции, мотивируя это вполне практическими соображениями: «Ко времени, когда ты вернешься домой, я уже, наконец, поправлюсь, и ты не будешь свидетелем больничных кошмаров, которые ты так не любишь».
Эрик не придал особого значения сообщению Эйлин о предстоявшей ей операции. Его обманул подчеркнуто бодрый тон письма, и он решил, что предстоит легкое хирургическое вмешательство, не требующее его отъезда на родину. К тому же последнее письмо Эйлин, из больницы, накануне операции, застало его, когда он сам только что выписался из армейского госпиталя в Кельне, куда попал на неделю в связи с болями в груди. Письмо Эйлин было датировано 29 марта и тон его был столь же ироничный, бодрый, полный надежд: «Сейчас у меня будет операция, мне уже очистили желудок, сделали инъекцию (морфий в правую руку, что мне мешает), помыли и упаковали, как драгоценный образ, в шерстяной кокон и бинты».
Морфий, однако, действовал медленно, и Эйлин добавила тут же, правда уже почти засыпая (последние слова письма читаются с трудом): «У меня приятная комната -первый этаж, так что можно увидеть сад. Там не очень много всего, только нарциссы и, кажется, сурепка, и маленькая приятная полянка. Моя кровать не возле окна, но повернута в правильную сторону. Еще видно камин, часы...»716 На этом письмо оборвалось - Эйлин уснула.
Больше она не проснулась. Как оказалось, у Эйлин была аллергия, но не на морфий, а на смесь эфира и хлороформа, которая ей была дополнительно введена уже на операционном столе. То ли врачи оказались недостаточно внимательными, то ли ее случай для медицинской практики был особым, но вскоре после того, как началась операция, у нее произошел тяжелейший сердечный приступ и сердце остановилось. В медицинском заключении указывалось на «остановку сердца в момент, когда для проведения операции по удалению матки в соответствии с установленными нормами было сделана анастезия эфиром и хлороформом717. Эйлин Блэр было 39 лет.