Под конец войны Эрик Блэр, ставший теперь знаменитым писателем Джорджем Оруэллом, вновь предпринял усилия, чтобы взглянуть на военный театр собственными глазами. Ему, наконец, удалось это сделать в качестве военного корреспондента журнала «Обзёрвер». В феврале 1945 года он покинул журнал «Трибьюн» и добился разрешения отправиться в Европу, несмотря на плохое состояние здоровья. Война на континенте шла к концу, и армейские медики стали менее придирчивыми. Для будущей публицистики и художественного творчества Оруэлл считал необходимым собственными глазами увидеть предсмертные спазмы нацистского режима и торжество союзников.
В последних числах февраля 1945 года военный журналист появился в Париже, за полгода до этого освобожденном союзными войсками. Впечатление от города было тягостное, город сильно пострадал от войны, население нищенствовало. Корреспондентов, однако, стремились устроить в максимально комфортабельных для того времени условиях. Их селили, как правило, в фешенебельном отеле эпохи Второй империи под названием «Скрэб» (в свое время этот отель упоминался Оруэллом в «Фунтах лиха» - там служил ночным сторожем один из его персонажей). Расположенный в самом центре города, между знаменитым театром Гранд опера и Вандомской площадью, отель на этот раз выделялся среди других гостиниц города тем, что там сохранилось паровое отопление.
В Париже Оруэлл последний раз был в 1937 году, когда возвращался из Испании. Он нашел его теперь «в ужасно депрессивном состоянии по сравнению с тем, каким он был когда-то»709.
Не очень умевший быстро устанавливать знакомства, Оруэлл приложил все силы, чтобы, преодолев обычные замкнутость и стеснительность, обеспечить себе новые полезные контакты. Ведь без этого его журналистский труд оказался бы просто бессмысленным. Но в отношении знакомств почти сразу же возник непреодолимый соблазн, скорее всего никак не связанный с характером предстоявшей работы. Оруэлл случайно увидел в списке постояльцев гостиницы фамилию Хемингуэя. Роман Эрнеста Хемингуэя «По ком звонит колокол», вышедший в 1940 году, был Эрику Блэру хорошо известен. Он ценил это произведение как правдивое и яркое художественное описание испанской гражданской войны со всеми ее противоречиями и жестокостями: мужеством бойцов Интернациональных бригад; диктаторством тех, кто по команде из Москвы распоряжался жизнью этих мужественных людей; советскими журналистами, выполнявшими в Испании функции коминтер-новских пропагандистов.
Со своей стороны Хемингуэй читал и перечитывал публицистику Оруэлла о той же войне, отдавая должное и личной храбрости автора, и честности, с которой он описывал острейшие внутренние конфликты республиканцев Каталонии и Испании в целом.
Оруэлл решил познакомиться с американским писателем, хотя и не знал, как будет встречен, имея в виду непредсказуемость, подчас резкость и грубость Хемингуэя, особенно когда тот был в нетрезвом состоянии. Постучав в дверь и войдя в комнату к Хемингуэю, Блэр понял, что тот пакует вещи и собирается уезжать. «Я Эрик Блэр», - произнес он. «Ну, и какого х-я вам надо?» - «Я Джордж Оруэлл», - поправился посетитель. «Какого же х-я вы сразу это не сказали?» Затем они стали пить виски...710
Сам Хемингуэй дважды упоминал о своей встрече с Оруэллом. В первый раз он написал об этом через три года С. Коннолли, передавая через него привет Оруэллу: «Если вы как-нибудь встретитесь с Оруэллом, напомните, пожалуйста, ему обо мне. Он мне очень нравится, но мы встретились в тот момент, когда у меня совершенно не было времени»711. Во второй раз Хемингуэй чуть более подробно, с оттенком определенной бравады, описал встречу в своем произведении - полуромане, полумемуарах «Правда на первый взгляд» (True at First Light). Американский писатель изобразил Оруэлла несколько параноидальным человеком, который боялся покушений коммунистов и все время повторял, что «они» его преследуют. В итоге Хемингуэй будто бы дал Оруэллу пистолет и, более того, даже приставил для его охраны двоих своих помощников712. Выглядела эта история малодостоверной, больше похожей на фарс.
Впервые на сравнительно длительное время оторвавшись от своей семьи, Эрик регулярно переписывался с Эйлин. Он особенно интересовался здоровьем и развитием приемного сына. «Ребенку девять месяцев и, по мнению его нового отца, он очень одаренный - “очень глубокомысленный маленький мальчик”, к тому же очень хорошенький. Он действительно очень приятный ребенок»713, - писала Эйлин о сыне и муже Л. Муру.