Формально обращение касалось Нюрнбергского процесса над главными германскими военными преступниками. Оруэлл внимательно следил за ходом этого подлинно исторического суда и отмечал для себя, что между представителями западных демократий и сталинского СССР существует неформальное соглашение или, по крайней мере, понимание того, что некоторые болезненные для СССР вопросы на суде затрагиваться не будут. Оруэлл обратил внимание на то, что в Нюрнберге ни словом не упоминаются показательные процессы в Москве 1936-38 годов, где подсудимых, в том числе бывших ближайших соратников Ленина и стоявшего якобы за их спиной Троцкого обвиняли в прямых связях с властями нацистского рейха и гестапо (упоминались даже конкретные фамилии, например заместителя Гитлера по нацистской партии Рудольфа Гесса); замалчивается вся история советско-германских отношений 1939-41 годов, включая советско-германский договор о дружбе, границе и разделе Восточной Европы; не упоминается о дружественном визите В. М. Молотова в Берлин в 1940 году и о его беседах там с Гитлером и Риббентропом; утверждается, что расстрелы тысяч польских военнослужащих и гражданских лиц в Катыньском лесу под Смоленском были делом рук гитлеровцев, а не советского НКВД, несмотря на то, что в мировой печати уже тогда появились в целом неопровержимые доказательства гибели поляков до захвата Смоленской области немцами. Иными словами, Оруэлл считал, что руководители западных держав и западные нюрнбергские судьи идут на сознательное сокрытие истины.
Именно в связи с этим и возникла идея опубликовать открытое письмо в газету «Форвард» (Forward). Идея была в том, чтобы привлечь внимание общественности к проблеме, в надежде, что не только названная газета, но и другие печатные органы и информационные агентства на письмо откликнутся. «Форвард» действительно поместила письмо, но лишь на задворках издания797. Другие же печатные органы этот документ просто проигнорировали. Что же так напугало прессу?
Оруэлл и другие авторы письма напоминали, что на московских судебных процессах подсудимых обвиняли в связях с нацистским правительством и гестапо; рассказывали о работе комиссии американского ученого Джона Дьюи, которая заседала в 1937 году в Койоакане (пригороде Мехико), где в то время жил Троцкий, о признании этой комиссией Троцкого невиновным по всем предъявленным ему на московских процессах обвинениям763. Оруэлл и его соавторы считали необходимым, чтобы нюрнбергский суд документально «вбил последний гвоздь» в гроб лживых обвинений, опираясь на нацистские архивы. Для этого авторы письма предлагали:
«1. Допросить Гесса в Нюрнберге на предмет того, встречался ли он с Троцким. 2. Пригласить на это заседание Нюрнбергского суда ответственного представителя Натальи Седовой-Троцкой (вдовы Льва Троцкого) с правом перекрестного допроса обвиняемых и свидетелей. 3. Проинструктировать союзных экспертов, обследующих документы гестапо, чтобы они установили, существуют ли документы, доказывающие или опровергающие связь между нацистской партией и государством и Троцким или другими старыми большевистскими руководителями, обвиненными на московских процессах, и, если таковые документы имеются, сделать их доступными для публикации».
Понятно, что более неуместный текст для публикации в британской прессе в 1946 году придумать было трудно. И не потому, что подписавшие письмо были по существу не правы. По существу они, разумеется, были правы. Но с точки зрения реальной политики выполнение требований Оруэлла и его товарищей, выдвинутых в отношении руководителей правительства союзника Великобритании в только что закончившейся кровопролитной войне, было абсолютно невозможно.
Немалую опасность для демократического развития своей страны Оруэлл увидел в хозяйственных трудностях, с которыми столкнулась Великобритания зимой 1945-46 года. Эта зима оказалась самой суровой за последние 50 лет. Обильные снегопады, ураганные ветры, оледенение дорог - все это привело к резкому увеличению потребления угля, запасы которого были скудными и истощились за нескольких недель. «По всей Британии угля было настолько мало, - пишет один из исследователей, - что пришлось закрыть электростанции, а подача электроэнергии промышленности сильно сократилась либо прекратилась вообще. Безработица выросла в шесть раз, а британское промышленное производство на три недели практически остановилось, - этого не могли добиться даже немецкие бомбежки. Неожиданный дефицит энергии привел к осознанию предела нищеты, до которого опустилась Британия в результате войны»764.