Джордж Оруэлл (Эрик Блэр). Жизнь, труд, время. 2014

Критики и историки литературы исписали тысячи листов, стремясь найти истоки произведения в целом и отдельных его образов и эпизодов в жизни самого автора. Почти все они были в разной степени правы. Тщательный анализ романа позволяет увидеть следы и школьных унижений Эрика, и службы Блэра в бирманской полиции, и скитаний по трущобам в Париже и Лондоне, и встреч с пролетариями в Уигане (с теми самыми «пролами», которые составляют в романе низшую касту населения). Есть немало реминисценций, навеянных испанской гражданской войной и внутренней войной в республиканском лагере - разгромом неугодных коммунистам и их союзникам поумовских и анархистских отрядов, судом над руководителями ПОУМ. В сознании автора явно всплывали эпизоды работы на Би-би-си, например, связанные с тупостью военных цензоров.

Очень многое, однако, было навеяно не личным, а коллективным опытом, извлеченным из социополитической и художественной литературы, которую поглощал Оруэлл, работая, в частности, над критическими очерками для газет и журналов. В этом смысле особенно полезны были книги Боркенау, Бернхема, Хайека и других авторов историко-политических исследований, показывавших как принципиальное сходство, так и отличия тоталитарных систем, прежде всего наиболее развитых, хотя и не воплотившихся в свой «идеал». Такого идеала просто не существовало в реальном мире, а в вымышленном - в него трудно было поверить, что и осознавал Оруэлл, представляя «сверхразвитую» тоталитарную систему неоднородной структурой, пытающейся подавить остаточные элементы разномыслия и разнодействия, но не преуспевающую в этой попытке.

Среди литературно-художественных источников романа была и книга Хаксли «О дивный новый мир», и роман Замятина «Мы». Но именно практический опыт развитых тоталитарных систем - гитлеровской Германии и сталинского Советского Союза - явился той стартовой площадкой, на которой Оруэлл собирал свою «сверхразвитую» модель. Конечно же, «Большой Брат», на которого обязано было молиться население, не был портретом Сталина или Гитлера, но был представлением о них, складывавшемся в сознании Оруэлла. «Большой Брат» в книге - это одновременно и конкретный диктатор, и абстрактный образ. Не случайно ему приданы некоторые внешние черты диктаторов (черные усы и особенности выступлений - катехи-зисная форма с риторическими вопросами и тут же следующими ответами на них).

Вот форма пародии, в которой передается выступление «Большого Брата», разъясняющего величие «ангсо-ца»⁸⁰⁵, то есть английского социализма, термина, который подобно «социализму в одной стране в условиях капиталистического окружения», призван был стать маскировкой кровавого и деспотического тоталитаризма: «Какие уроки мы извлекаем отсюда, товарищи? Уроки - а они являются также основополагающими принципами ангсоца - состоят в том...» Тот, кто был знаком с выступлениями Сталина, легко узнавал его стиль в строках романа. Но образ диктатора у Оруэлла значительно шире, чем известные читателю типажи. Это образ, в котором партия предстает перед страной. Назначение «Большого Брата» - служить объектом любви и почитания, а это требует не абстракций, а конкретного, индивидуального воплощения.

Соответственно враг № I⁸⁰⁶ «Большого Брата» и всего подведомственного ему социума - Эммануэль Голдстейн -это не фотография Троцкого, хотя и ему преданы некоторые своеобразные черты этого деятеля, например - еврейское происхождение. При этом небезынтересно отметить, что Оруэлл понимал необходимость наличия для оправдания сталинского террора «живого врага». И когда Троцкий, наконец, был убит по приказу Сталина в августе 1940 года, Оруэлл записал в дневник: «Как же в России будут теперь без Троцкого?.. Наверное, им придется придумать ему замену»⁸⁰⁷. Сам факт противостояния Сталина и Троцкого как одна из очевидных советских реалий был ему очевиден.

«Двухминутки ненависти» (время от времени дополнявшиеся «неделями ненависти») в романе, на которых присутствовавшие проклинали Голдстейна, напоминали подлинные «открытые партийные собрания» коммунистов и беспартийных, проводившиеся в СССР, особенно в 1936-38 годах во время «большого террора». Открыв номера центральных советских газет тех лет, нельзя не встретить статьи известных писателей, поэтов и журналистов. Коллега и Оруэлла по войне в Испании Михаил Кольцов опубликовал статью «Свора кровавых собак». Поэт Алексей Сурков взывал стихами:

«Суд идет! Гнев в сердцах миллионов созрел!

Нет пощады изменникам! Смерть им! Расстрел!»