Джотто и ораторы. Cуждения итальянских гуманистов о живописи и открытие композиции

Поднимемся от левого берега Арно на холм, освященный благочестивой кровью святого Мины, на двуглавую гору древних Фезул или любое другое возвышение в округе, откуда можно лучше рассмотреть во всех деталях нашу Флоренцию. Давайте же поднимемся и посмотрим на стены, угрожающие небу, на башни до звезд, гигантские храмы и огромные дворцы. В это почти невозможно поверить, но все они построены не на частные средства, а за общественный счет. Пора наконец хоть мысленно, хоть воочию рассмотреть, какой урон уже понесли отдельные здания. Народный дворец, конечно, вызывает всеобщее восхищение, но, надо признаться, это великолепное творение уже проседает под собственным весом и пошло трещинами, что, судя по всему, предвещает медленное, но неизбежное разрушение. На строительство нашего удивительного собора, с которым, в случае его завершения, нельзя будет сравнить ни одно здание, созданное человеком, с самого начала было пущено много денег и стараний. Теперь он построен уже до четвертой аркады, с помощью которой соединяется с прекраснейшей колокольней. Красивее ее мраморного убранства до сих пор нельзя было ничего ни нарисовать, ни измыслить. И вот этот собор дал трещину, которая, по-видимому, в конце концов приведет к его краху, так что довольно скоро он будет нуждаться в реконструкции столь же, сколько в завершении. (III)

Салютати написал свою книгу в 1381‐м, и она была высоко оценена его другом Филиппо Виллани, который хвалил ее как «utilis ad detestationem negotiosae vitae» («полезную для того, чтобы возненавидеть мирские занятия»*) и который, не теряя времени, написал в 1381–1382 годах свою собственную книгу, De origine civitatis Florentiniae et eiusdem famosis civibus, пропитанную тоской и отступничеством; она включает в себя краткие жизнеописания многих выдающихся флорентийцев и представляет для нас интерес из‐за глав о художниках[114]. Тема книги Виллани заключается в том, что настоящей эпохе недостает достоинства и что нужно напомнить Флоренции о добродетелях ее прежних граждан, таких как Данте и представители его поколения: «sane eo nunc scelerum atque ignaviae perventum est, ubi necesse sit in saeculi praesentis ignominiam antiquorum virtutes memoria renovare»[115] («нынче дошли до такой степени преступности и праздности, что необходимо напомнить опороченному настоящему веку о добродетелях древних»*). Он наполняет, таким образом, свою собственную vita solitaria почтением к их памяти; с формальной точки зрения его книга не является хвалебной песнью существующим победам.