Джотто и ораторы. Cуждения итальянских гуманистов о живописи и открытие композиции

В то время пока я пытался договориться с собой, на меня каким-то образом обрушилось желание предпринять нечто большее. Поскольку пока я усердно разбирался с деяниями нашего Поэта, мне вспомнились многие самые ученые и знаменитые граждане, его современники, сама память о которых могла бы побудить способности ныне живущих подражать их совершенству. Ведь как вы знаете, добродетельный от рождения ум, если ему напомнить о прославленных мужах, которые распространили повсеместно имя родного города, побуждается и вдохновляется желанием сравняться с такими мужами, чтобы приумножить славу города. В самом деле, преступность и беззаконие сегодня уже достигли таких высот, что необходимо снова пробудить память о совершенстве наших предков посреди бесчестья нынешнего века… Чествуя этих и других поэтов, я не следовал порядку времени, но объединил тех, кого одни и те же искусства и дисциплины сделали собратьями; чтобы блистательность, приумноженная блистательностью – лучи ее размножатся и наполнятся силой – воссияла ярче и чудеснее в глазах зрителя[131].

Из этого следует вывод о том, что характер внимания, уделяемого здесь знаменитым флорентийцам XIV века, был в очень сильной степени предопределен. Сосредоточиться следовало на славе, возрожденной флорентийцами, и образцом этого возрождения должен был стать Данте. Говорить о Джотто в контексте возрождения не являлось чем-то новым. Ровно тот же образ, который Филиппо использует, описывая Данте, – «revocavit poesin in lucem» («вновь призвал на свет поэзию»*) – Боккаччо ранее уже использовал по отношению к Джотто – «avendo egli quella arte di pittura ritornata in luce»[132]. Эта аналогия являлась неотъемлемой частью схем гуманистического дискурса, и глава Филиппо представляет собой ее расширение и конкретизацию.

Важно то, каким образом происходит конкретизация. Ряд ключевых гуманистических категорий присутствует – по крайней мере в качестве возгласов, хотя они ни разу не раскрываются полностью. Самая почтенная пара из них – ars и ingenium, но Филиппо крепко держит их вместе как сложносоставное качество, достойное похвалы, без обыгрывания существующего между ними различия. За ars и ingenium следует пара exemplaria и natura (образцовый пример: природа). Филиппо ограничивается лишь natura. Во флорентийской традиции обсуждения Джотто не отводилось места для exemplaria: Джотто, о котором шла речь, всегда был

Giotto, al qual la bella
Natura parte di sè somigliante
non occultò nell'atto in che suggella[133]

.

Даже дядя Филиппо, Джованни, характеризовал его как «quegli che più trasse ogni figura e atti al naturale»[134]. Наибольшее влияние оказала, вероятно, формулировка Боккаччо: