Джозеф Антон

Я хотел бы поблагодарить всех, кто помогал вести эту борьбу. Существенную роль в ней сыграли Фрэнсис, Кармел и «Статья 19», комитеты защиты в Соединенных Штатах, Скандинавии, Нидерландах, Франции, Германии и других странах. Это была борьба рядовых людей. Ее итогом стали политические переговоры, которые принесли этот счастливый результат. Но успех стал возможен благодаря обычным людям: читателям, писателям, книготорговцам, издателям, переводчикам и просто гражданам. Это не только мой день, это день всех и каждого. Мне кажется, нам не следует забывать, что, помимо вопросов о терроризме и безопасности, об охране силами спецслужб, о ее стоимости и всем прочем, есть то фундаментальное, что мы старались защитить, и тем, что нам довелось это защищать, мы можем гордиться.

Он говорил без бумажки, экспромтом, выступая перед прессой, наполнившей помещение «Статьи 19», и в конце поблагодарил Элизабет и Зафара за любовь и поддержку. Репортеры сняли на камеру, как он идет по Аппер-стрит в Излингтоне, идет сам по себе — «свободный человек», и он поднял в воздух робкий, неуверенный кулак. За этим последовал день интервью. Он вернулся домой, думая, что день прошел хорошо, — и увидел редакционную статью в «Ивнинг стандард», где его назвали социальным раздражителем и неприятным субъектом. А Би-би-си и И-тэ-эн подали новость под соусом «Он не извинился». Вот в каком освещении представили британские СМИ события дня. Этот социальный раздражитель, этот неприятный субъект отказался после всего произошедшего извиниться за свою жуткую книжку.

В воскресенье он повез Зафара в Эксетерский университет, с ними поехали Элизабет и Кларисса. Войдя в свою комнату в корпусе Лопеса, Зафар помрачнел лицом, сделался несчастный. Они попытались поддержать его, утешить, но вскоре пришло время уезжать. Это была тяжелая минута для Клариссы. «Мы ему больше не нужны», — сказала она, и ей пришлось опустить голову, чтобы скрыть слезы. «Еще как нужны, — возразил он. — Он никуда не уходит. Он любит нас обоих, он по-прежнему будет нашим сыном. Он повзрослел, только и всего».

Вернувшись в Лондон поздно вечером, он узнал, что в Иране, посмотрев британские телесюжеты про «неизвинившегося», заговорили о неких его «оскорбительных замечаниях» — и вот уже новоназначенный иранский посол Мухаммади подтверждает фетву, и вот уже иранские газеты призывают мусульман убить его и замечают, что разделаться с ним будет тем легче, чем более безопасным он будет считать свое положение. Не продали ли его, подумал он, но, задаваясь этим вопросом, он знал, что ему в любом случае надо избавляться от оков охраны, пусть даже это сделает его более уязвимой мишенью.

Два дня спустя он снова был в «Шпионском центре», где на совместном совещании мистер Утро и мистер День представляли службы безопасности, некий Майкл Аксуэрди представлял министерство иностранных дел, а он представлял себя. К его ужасу, мистер День и мистер Утро сказали, что не могут гарантировать его безопасность ни от безжалостных пасдаранов («стражей исламской революции»), ни от «убийц по доверенности» из ливанской «Хезболлы» и что поэтому они отказываются понизить оценку угрозы: по-прежнему уровень два. А ведь об этом он особенно настойчиво спрашивал Дерека Фатчетта, и тот дал ему недвусмысленные гарантии — сказал даже, что сведения, которые сообщили ему службы безопасности, устарели. Стало ясно, что спецслужбы и Скотленд-Ярд в негодовании от той поспешности, с какой Форин-офис проявил готовность к соглашению. Даже только проверить, какова на самом деле позиция Ирана, можно будет, сказали ему, только к Рождеству, и нет никаких гарантий, что результат окажется положительным.

В этот-то момент он и заорал на Майкла Аксуэрди, который, слушая его, начал потеть и дрожать. Ему врали, кричал он, ему врали в глаза, Форин-офис — гнездо обманщиков и двуличных сволочей. Аксуэрди вышел из комнаты сделать звонок и, вернувшись, сказал, сохраняя похвальное самообладание, что Робин Кук позвонит ему завтра ровно в 11.40 утра.