Джозеф Антон. Мемуары

Он полетел в Нью-Йорк давать интервью и почти сразу же по прибытии почувствовал себя очень больным. Он изо всех сил старался не нарушать напряженного графика, но в конце концов с высокой температурой обратился-таки к врачу. Тот обнаружил серьезный бронхит, грозивший перейти в пневмонию, и, промедли он еще день, ему почти наверняка пришлось бы лечь в больницу. На сильных антибиотиках он каким-то образом сумел выполнить программу интервью. Когда работа была сделана, ему стало лучше, хоть он и чувствовал слабость, и он отправился на прием к Тине Браун[255], где в какой-то момент оказалось, что он стоит в кружке гостей, который составляют Мартин Эмис, Мартин Скорсезе, Дэвид Боуи, Иман[256], Харрисон Форд[257], Калиста Флокхарт[258]и Джерри Сайнфелд[259]. “Мистер Рушди, – нервно обратился к нему Сайнфелд, – вы видели ту серию нашего сериала[260], где мы обыграли ваше имя?” В этой серии Креймер заявляет, будто встретил в бане “Салмана Рушди”. Этого человека, как выясняется, зовут Сол Басс (Sal Bass), и они с Джерри сочли это псевдонимом, под которым скрывается Salmon[261]. Когда он заверил мистера Сайнфелда, что от души посмеялся над этой серией, комик испытал заметное облегчение.

Турне по восьми американским городам прошло спокойно, если не считать того, что в Лос-Анджелесе организаторы большой книжной ярмарки “БукЭкспо Америка” отказались пустить его на территорию. Зато его пригласили в этом городе в Плейбой-мэншн[262], чей владелец явно оказался более храбрым человеком, чем организаторы БЭА. Морган Энтрекин, глава издательства “Гроув ⁄ Атлантик”, выпустил книгу Хью Хефнера “Столетие секса: история сексуальной революции по версии «Плейбоя»”, и за это ему позволили устроить в особняке вечеринку для книжной публики. Книжная публика в назначенное время потянулась в гору по Холмби-Хиллз, а потом взволнованно пила тепловатое шампанское в шатре на лужайке посреди Хефнерландии под презрительными взглядами смертельно скучающих официанток-“крольчушек”. Посреди вечера к нему подскочил Морган в обществе молодой блондинки с милой улыбкой и невероятной фигурой. Это была Хедер Козар, новоизбранная Подружка года, очень юная девушка с великолепными манерами, которая с обескураживающим упорством называла его “сэр”. “Очень жаль, сэр, но я не читала ни одной вашей книги, – извиняющимся тоном сказала она. – Честно говоря, я мало книг читаю, я от них устаю, и мне спать хочется”. Да, согласился он, да, со мной часто бывает ровно то же самое. “Но есть такие книги, сэр, – добавила она, – например, “Вог”, что мне, чувствую, надо их читать, чтобы не отстать от событий”.

Он вернулся в Лондон, ему подправили веки, взгляд у него стал нормальным, потом отпраздновали двухлетие Милана, потом – двадцатилетие Зафара, потом ему исполнилось пятьдесят два. В день его рождения к ужину пришли Самин со своими двумя девочками, Полин Мелвилл и Джейн Уэлсли, а через несколько дней он отправился с Зафаром на центральный корт Уимблдона, где в полуфинале Сампрас победил Хенмана. Если бы не полицейские, жизнь можно было бы считать почти нормальной. Старые тучи, возможно, мало-помалу рассеивались, но собирались новые тучи. “Противоречие между Э. и мной из-за вопроса о жизни в Нью-Йорке угрожает нашему браку, – писал он в дневнике. – Выхода я не вижу. Нам придется проводить время раздельно: мне в манхэттенской квартире, ей в Лондоне. Но как вынести разлуку с этим милым малышом, которого я так люблю?”

В середине июля они на девять недель отправились в Бриджгемптон в дом Гробоу, и в эти-то недели он и поддался своей милленаристской иллюзии.

Даже если ты не верил, что приближающийся миллениум – конец тысячелетия – сулит второе пришествие Христа, тебя могла соблазнить романтическая “милленаристская” идея, что такой день, наступающий раз в тысячу лет, может принести великую перемену и что жизнь – жизнь всего мира, но еще и жизнь конкретного человека в нем – в новом тысячелетии, возможно, станет лучше. Что ж, надеяться – это не запрещено, подумал он.