Джозеф Антон. Мемуары

Он пообедал в Лондоне с Ли Холлом, автором получившего хвалебные отзывы и номинированного на “Оскара” сценария фильма “Билли Эллиот”; Холлу очень понравилась “Земля под ее ногами”, и он с большой охотой взялся бы за сценарий. Но Руис отказался даже встречаться с Холлом, и проект начал стремительно разваливаться. Руис нанял испаноязычного сценариста-аргентинца Сантьяго Амигорену, который собирался написать сценарий по-французски, с тем чтобы его потом перевели на английский. Первый вариант этого составного монстра, этого сценария-тянитол-кая был, что неудивительно, ужасен. “Жизнь – это ковер, – изрекал один из персонажей, – полный его узор нам открывается только в сновидениях”. Причем это еще была одна из наиболее удачных реплик. Он пожаловался Бранку, и тот спросил его, не согласится ли он поработать с Амигореной над новым вариантом. Он согласился и полетел в Париж, где встретился с Сантьяго – очень милым человеком и, несомненно, прекрасным писателем, когда он писал на родном языке. Однако после того, как они все обсудили, Амигорена прислал ему второй вариант, который был таким же туманно-мистическим, как первый. Он собрался с духом и сказал Бранку, что хотел бы сам написать сценарий. Когда он послал его Бранку, ему стало известно, что Рауль Руис отказался его читать. Он позвонил Бранку:

– Не захотел даже прочесть? Почему?

– Вы должны понять, – ответил Бранку, – что мы находимся во вселенной Рауля Руиса.

– Вот как, – сказал он. – Я, честно говоря, думал, что мы находимся во вселенной моего романа.

После этого проект за несколько дней окончательно рассыпался, и мечту Падмы о том, чтобы сыграть Вину Апсару, постигла ранняя гибель.

“Нью-Йорк – жесткий город, мистер Рушди”. Проснувшись однажды утром, он увидел на первой странице “Пост” снимок Падмы во весь рост, а рядом, под маленькой врезкой, представлявшей собой его собственное фото, – заголовок аршинными буквами: ЕСТЬ ЗА ЧТО УМЕРЕТЬ.

На другой день та же газета напечатала карикатуру: его лицо, увиденное сквозь оптический прицел снайперской винтовки. Подпись гласила: НЕ ГОВОРИ ГЛУПОСТЕЙ, ПАДМА, В НЬЮ-ЙОРКЕ ЭТИМ ЧОКНУТЫМ ИРАНЦАМ МЕНЯ НЕ ДОСТАТЬ. Несколько недель спустя в той же “Пост” – еще одна фотография, они вдвоем идут по улице на Манхэттене, и подпись: ЗА ЧТО СТОИТ УМЕРЕТЬ. История разошлась очень широко, и в Лондоне редактор одной газеты заявил, что его редакция “завалена” письмами с требованиями конфисковать у Рушди авторские отчисления, потому что он-де “смеется над Британией”, открыто живя в Нью-Йорке.

И теперь ей стало страшно. Ее фотоснимки были во всех газетах мира, и она сказала, что чувствует себя уязвимой. В офисе Эндрю Уайли он встретился с сотрудниками разведывательного отдела нью-йоркской полиции, которые, к его удивлению, не находили причин для беспокойства. В определенном смысле, сказали они, “Пост” сделала для него доброе дело. О его появлении в городе было объявлено так громко, что, если бы кто-нибудь из “плохих парней”, за которыми они следили, питал к нему интерес, он немедленно зашевелился бы и обратил бы на себя внимание. Но Мировая Сила пребывала в покое. Все было тихо. “Мы не думаем, что кто-нибудь интересуется вами в данный момент, – сказали они. – Так что мы не видим проблем с реализацией ваших планов”.

Эти планы включали в себя сознательную линию на то, чтобы его часто видели в общественных местах. Никакой больше игры в прятки. Он будет есть в ресторанах “Балтазар”, “Да Сильвано” и “Нобу”, ходить на просмотры фильмов и презентации книг, на виду у всех проводить время в таких допоздна открытых заведениях, как “Мумба”, где Падму хорошо знают. Разумеется, в некоторых кругах на него будут смотреть как на этакого “монстра вечеринок”, кое-кто будет над ним насмехаться – но он не знал другого способа показать людям, что его присутствия не надо бояться, что теперь все будет по-другому, что это нормально. Только такая жизнь, открытая, зримая, бесстрашная и привлекающая из-за этого внимание газет, могла изгнать боязнь из окружающей его атмосферы, боязнь, которая, он считал, была теперь более серьезной проблемой, чем какая бы то ни было иранская угроза, если она еще существовала. И Падма, несмотря на свои частые перемены настроения, на свою способность к капризным выходкам “образцовой модели” и на нередкие периоды холодности по отношению к нему, согласилась – и это делает ей великую честь, – что именно так ему следует жить, и была готова делить с ним эту жизнь, хотя ее дед К. К. Кришнамурти (“К. К. К.”), обитатель мадрасского района Безант-Нагар, говорил в интервью различным изданиям, что он “в ужасе” из-за присутствия этого Рушди в жизни внучки.