Джульетта без имени

Но с каждым новым произнесенным словом креп голос правителя Вероны, распрямлялись его плечи, величественнее становилась осанка. И вот на притихший зал веско и четко, словно последние капли, превысившие терпение, упали слова:

—

Пусть случай сей отныне служит всем примеромВражды отцов, что жизни стоила их детям!..

Герцог сделал паузу, давая возможность смыслу своих речей дойти до всех присутствующих. А потом заключил — все так же веско, но уже как-то более спокойно, размеренно и проникновенно:

—

А повесть о любви Джульетты и РомеоОстанется в веках прискорбнейшей на свете.

Откуда-то из-за кулис полилась музыка — лиричное и трепетное соло на скрипке. Слегка дергаясь и поскрипывая тросиками и самодельными блоками, начал закрываться занавес.

Аплодисменты обрушились, словно горная лавина, — сам тоннель, казалось, гремел поздравлениями труппе. Эхо пронеслось под сводами станции, разбилось и брызнуло фейерверком голосов.

— Браво! Браво!

Закрывшийся было занавес снова рывками поехал в стороны, открывая стоящих на сцене. Отцы Монтекки и Капулетти в длинных кафтанах, их супруги, герцог Эскал... «Мертвый» Ромео осторожно приподнялся на локте со своего мрачного ложа, огляделся... И вот он уже жив, протянул руки к Джульетте, взял ее ладонь, сжал, легко коснулся плеча...

А Джульетта... Джульетта почему-то осталась недвижима. Эльбрус-Ромео снова чуть потряс ее за плечо, а потом почему-то растерянно посмотрел по сторонам. Что-то тяжелое повисло в воздухе. На сцене возникло замешательство. К лежащей Джульетте-Крысе подошла кормилица-Ира, присела рядом, коснулась шеи — и внезапно пронзительно ахнула.

— Александр Борисович! Александр... Борисович!.. — ее голос сорвался среди моментально упавшей тишины.

Сорвался с места Михайловский, застучал ботинками по дереву настила, упал на колени рядом с лежащей Джульеттой, тоже начал щупать шею.

— Ира! Экстренную укладку! Живо!

Развевая полы широких одежд, актриса-медсестра вихрем пронеслась мимо зрителей. А люди начали безмолвно подниматься с мест.

Михайловский склонился к девушке, пальцами поднял опущенные веки.

— Ах ты ж елки зеленые...

Он запрокинул лежащей Крысе голову и с силой вдохнул ей в рот воздух. Отстранился, сжал руки замком и всем весом тела навалился, качнул грудную клетку девушки. Раз, два, три... Михайловского обступили другие актеры, вышли тихо на сцену и встали вокруг него зрители, а он, как машина, продолжал — вдох, серия коротких нажимов, почти ударов, вдох, и еще раз... Подбежал «чистый», ринулся было вперед, но кто-то дернул его сзади, удержал, он рванулся, загрохотали падающие скамьи, тяжело, сипло задышали борющиеся на полу люди. Откуда-то издали, с другого конца станции, защелкали туфли бегущей Ирины.

— Александр... Борисович... Вот!

Тяжело дыша — полное лицо стало почти пунцовым, — она пронеслась сквозь толпу, ее трясущиеся руки протягивали Михайловскому брезентовую сумку с нашитым лоскутным красным крестом. А он... Он сидел с отрешенным видом около недвижимой Крыси, и лицо его было похоже на маску.

— Все, Иришка... Поздно.

Глаза Ирины, казалось, вылезли из орбит. Она хватанула ртом воздух, будто вынырнула из воды. Непонимающе посмотрела на сгорбившегося, будто в момент постаревшего врача, на лежащую бледную девушку. И вдруг сама побелела, как снег. Голова Крыси была повернута набок, а из ее рта вытекала на пол тонкая, но упорная, непрекращающаяся струйка крови.

— Аневризма, Ириш... Как у Кирсанского-младшего и Оли Укупчик, один в один, — Михайловский утер рукавом лицо. — Один в один...