Джульетта без имени

...Быть может, пьесы стих и бесталанен —
Поправим дело мы своей игрою...

Окончив свой монолог, Артур снова поклонился — и ушел под новый всплеск аплодисментов.

Пусть декорации были не богаты (собранный из разных тканевых кусков занавес, да картонные колонны, покрашенные гуашью), пусть костюмы шились из того, что нашлось, — не это стало главным. Это была отдушина в сырой беспросветности тусклой подземной жизни. Яркое пятно, напоминание, что мир когда-то был другим — и что это не утрачено. Старики и те, кто родился уже на станции, мужчины и женщины, сторонники и скептики — все были тут. Следили с улыбками за перепалкой слуг, полушепотом обсуждали костюмы... Какой уж тут скепсис, когда представление — вот оно, смотри во все глаза!

Петр Петрович, одновременно следивший за спектаклем и за женой, изредка нет-нет, да и поглядывал на сидящего впереди Зуева со товарищи. Те сидели спокойные и иногда перебрасывались словом-другим с «чистым». Филиппов улыбнулся про себя. Упорный малый. Добытчик «чистых» сейчас, пожалуй, вызывал симпатию. Неунывающий он был какой-то и за девочку эту, на станцию его притащившую, горой стоял. А что Зуев с ним так возится — понятно: ему девчонка как дочь... А вот, кстати, и она.

На импровизированной сцене — дом Капулетти, кормилица, леди Капулетти, Джульетта. Кормилицу играет веселая толстушка Ира Поликарпова, ученица Михайловского, начинающее светило медицины... Говорливая в обычной жизни, Иришка и сейчас сыплет словами, как дробью. Ее роль, точно ее. Петр Петрович по-стариковски, с прищуром, улыбнулся. Леди Капулетти — холодной, увядающей красоты Мила Иванова, вдова погибшего два года назад на поверхности Аркадия Иванова. И, наконец, Джульетта — худенькая девочка-добытчица, та самая, которую три недели назад сам Петр Петрович провожал на неизбежную гибель в разбойное гнездо Алтуфьева. И ведь не его в том вина, а все равно стыдно. Вот и Пал Саныч завозился на своем месте — тоже не по себе человеку. Впрочем, последний быстро отвлекся — его внимание притягивала Мила-Капулетти. Уже скоро год, как человек-гора собирался сделать ей предложение. Собирался-собирался, да все никак духу не мог набраться...

Очень непривычно было видеть Крысю в образе Джульетты. В длинном бархатном (не соврали слухи!) платье и расшитом бусинками маленьком чепчике, из-под которого на спину спускалась перевитая тонкими ленточками искусственная коса, прежняя невзрачная пацанка преобразилась просто до неузнаваемости. Даже манеры изменились, явив взглядам зрителей вместо всегда сдержанно-деловитой и упорной добытчицы нежную и робкую девушку-подростка. Джульетта в исполнении Крыси получилась какой-то очень тихой, домашней и во всем послушной родительской воле. Глядя на нее, трудно было даже представить, что вот эта изнеженная и нерешительная «мамина дочка» буквально через несколько сцен безоглядно влюбится в сына врагов ее семейства, пойдет наперекор воле родителей, проявит недюжинную непокорность и силу воли и даже ни на миг не поколеблется перед тем, как всадить себе в грудь кинжал.

— Интересная у нее трактовка образа! — шепнула Петру Петровичу на ухо жена. — Робкая и послушная Джульетта — это что-то новое! До войны я такого ни в одной постановке не видела!

— Ну... Тем интереснее будет смотреть, — пожал плечами пограничник. — Да только ее ли роль? Справится ли?

И буквально тут же, в качестве аргумента, что девушка справится, к нему пришло недавнее воспоминание, как один из его бойцов — горячий и склонный к спонтанным поступкам Эльбрус Газиев явился с репетиции (именно он и играл Ромео) на дежурство по заставе хмурый и... с расцарапанной чьими-то ногтями щекой.

— Любовные сцены с Крыськой репетировали... — нехотя буркнул он в ответ на посыпавшиеся расспросы и ехидные подколки товарищей.

— И что? — Филиппов одним движением бровей заставил своих погранцов приумерить зубоскальство.

— Что-что... Она же совсем не умеет целоваться!

— И ты ее, разумеется, решил этому научить, горячий аланский джигит! — полуутвердительно-полувопросительно сделал вывод Петр Петрович, сам каким-то чудом сдерживая рвущуюся с губ улыбку. Ай да девчонка! Вот тебе и тихоня!

— Ну, решил...

— А она?

— Я, что ли, знал, что она такая недотрога?!

Пограничники, не выдержав, грянули хохотом, пустив гулять по туннелю в сторону алтуфьевской баррикады гулкое эхо.

Позже выяснилось, что Джульетта залепила своему Ромео оплеуху инстинктивно, на чистом автопилоте, перепугавшись его неожиданных и чересчур уж ретивых действий. После чего перепугалась еще больше — но уже того, что невольно причинила боль партнеру по сцене. И всю оставшуюся репетицию смотрела на него виноватыми глазами и время от времени переспрашивала: «Тебе точно не больно?»