Джулия

Полусгнивший гроб чернел на припорошенной снегом земле, напоминая размокшую картонную коробку. Могильщики легко поддели лопатами крышку, и та начала приподниматься. Мысль о трупе, который постепенно разлагается в земле, превращаясь в голый скелет, вызвала у Джулии содрогание, и прежде, чем крышка, разваливаясь на куски, съехала в сторону, она подумала: «Хоть бы там ничего не было!» В эту минуту ей хотелось верить, что, умирая, человек исчезает, а его душа вместе с душами всех, кто жил на земле, парит в воздухе, как бабочка или невесомая снежинка.

— Тебе совсем необязательно на это смотреть, — сказал Армандо Дзани и повернул ее за плечи к себе.

В черных, как агат, глазах депутата тоже мелькнул страх. На вид ему было не больше пятидесяти, на самом же деле — на десять лет больше. «Величие смерти в ее тайне», — подумал он, боясь встречи с извечным врагом, который и над ним неминуемо одержит победу. Когда? Это уже вопрос времени.

Джулия опустила глаза, но через секунду, собравшись с силами, решила взглянуть в лицо смерти. Могильщики в перчатках очищали скребками кости и складывали их в ящик, предварительно застеленный платком, о котором позаботилась Изабелла. Джулия сама удивилась, что не испытывает ни страха, ни отвращения. Глядя на кости дедушки Убальдо, она думала о том, как энергия человеческой жизни питает землю, чтобы вновь возродиться, дав уже иные всходы. Один старый африканец сказал когда-то, что человеку никогда не перерасти собственных костей. Это значит, что рано или поздно он все равно умрет, но его кости, брошенные, как зерна, в землю, прорастут новой жизнью, и все начнется сначала.

— Ну вот и все, — с облегчением сказал Армандо Дзани и взглянул на Джулию, которая стояла не шевелясь со своим букетом в руках. Пунцовые розы горели кровавым пятном на фоне безрадостного кладбищенского пейзажа.

Один из могильщиков поднял ящик, и все двинулись к колумбарию, находившемуся в конце центральной аллеи. По дороге этот парень поскользнулся на мокрой земле и чуть не упал. Сделав умопомрачительный пируэт, он все-таки удержался на ногах и не выпустил из рук своего груза. Армандо Дзани похолодел, представив себе рассыпанные по снегу кости своего боевого товарища, партизана по кличке Филин, Джулия же чуть не рассмеялась.

«Дедушка в своем репертуаре, — подумала она, — он любил всех смешить и дурачить». Его смерть в объятиях любвеобильной Марии Луиджи Ранкати Паллавичини, каковой оказалась строгая вдовствующая начальница учителя Витторио де Бласко, завершила череду шутливых розыгрышей, на которые Убальдо Милкович был горазд при жизни. «Подумать только, — повторял потрясенный учитель латинского языка, — а я-то считал ее почти святой!»

Прошло двадцать лет, но Джулия ясно помнила растерянное лицо отца: Витторио де Бласко был потрясен не столько смертью тестя, сколько обстоятельствами этой смерти. Больше всего его страшили огласка и позор. Он, образцовый педагог государственной средней школы, учитель с безупречной репутацией, стеснялся деда, чья биография была полна сомнительных фактов. Возможно, он даже вздохнул с облегчением, когда ему сообщили о смерти Убальдо Милковича, — неприличная выходка дорогого родственничка была, по крайней мере, последней. — Ну и шлюха! — не сдержалась обычно спокойная и молчаливая мать Джулии Кармен, от которой редко можно было услышать, что она думает. — Отец, конечно, тоже хорош, но она всем шлюхам шлюха!

Дедушка приехал в Милан с двумя своими сеттерами-чемпионами, чтобы принять участие в выставке собак, и Кармен настояла, чтобы он остался у них ужинать. В тот вечер Витторио де Бласко пригласил директрису своей школы Марию Луиджу Ранкати Паллавичини, моложавую пятидесятилетнюю вдову. Сидя напротив еще вполне привлекательной женщины со стройными ногами, красивой фигурой и горящими желанием глазами, Убальдо Милкович преобразился. Кармен, напряженно ждавшая от отца очередной грубой шутки, всегда приводившей в замешательство сидящих с ним за одним столом, расслабилась. Убальдо Милкович держался вежливо, улыбался, говорил мало и к месту и, держа чашечку с кофе, как английский лорд, рассказывал одну из своих захватывающих историй. В столовой, стены которой буквально пропитались школьными сплетнями и зазубренными латинскими текстами, повеяло свежим ветром жизни, полной удивительных приключений. Случаи на охоте, участие в Сопротивлении, верная мужская дружба, любовь…

— Ваша жизнь интересней любого романа! — воскликнула директриса, заливаясь нежным молодым румянцем и глядя на Убальдо Милковича с нескрываемым волнением.

— Все в прошлом, я уже догорающий костер, — картинно разводя руками, произнес дед, и его взгляд скользнул с глубокого выреза блузки к ногам начальницы Витторио де Бласко, которые она в эту минуту еле заметно раздвинула.

— Вы напрашиваетесь на комплимент, синьор Милкович, — кокетливо засмеялась директриса, восхищенная фантастическими историями и самим рассказчиком.