Джулия

Не найдя ни малейшего сходства между отцом и дочерью, она задумалась, и воспоминания унесли ее в уединенный бревенчатый дом, окруженный холодными безмолвными горами. На нее пахнуло дымом далекого очага, запахом хлеба и горячего молока. Это был запах жизни, он исходил и от лежащей на ее руках дочки, в чертах которой она вдруг явственно увидела черты Гордона. «Ты Джулия Дзани, — покачивая девочку, мысленно обратилась к ней Кармен, — только это секрет».

Тот, опаленный летним зноем август сорок пятого был особенным: люди дышали новым свежим ветром свободы и не могли надышаться. Счастливые, радующиеся миру, они танцевали на ночных, наконец-то освещенных, улицах, стремясь поскорее залечить душевные раны, нанесенные войной.

— Джулия де Бласко, — как заведенный, бубнил Витторио.

«Джулия Дзани», — безмолвным эхом вторила ему Кармен, думая о своей единственной любви, которую никак не могла забыть.

Пришли Бенни с Изабеллой. Остановившись на пороге, они с любопытством и одновременно с опаской смотрели на свою новую сестричку.

— Заходите, дети, — точно приглашая в класс учеников, сказал Витторио. — Посмотрите, кого нам принес аист.

Когда у Кармен начались роды, детей отправили к соседке. «Они не должны слышать материнских стонов, — рассудил Витторио, — и вообще, в их возрасте еще не положено знать, как появляются на свет дети».

Насытившись, Джулия уснула. Дед, порывшись в глубоком, набитом всякой всячиной кармане, извлек из него кулон на тоненькой цепочке. Небольшой белый топаз в форме сердечка был оправлен в голубую эмаль, усыпанную крошечными сапфирами. Вещица была изящная и, судя по всему, старинная.

— Наденешь ей на шейку, когда малышка немного подрастет, — сказал Убальдо Милкович дочери.

— Спасибо, папа, — Кармен вопросительно посмотрела на отца, недоумевая, откуда у него взялось такое дорогое украшение. — И за продукты тоже.

— Ну, мне пора, — заторопился Убальдо Милкович и хитро подмигнул дочери. — Поезд через час, как бы не опоздать.

Ночевать в доме зятя, с которым он так и не нашел общего языка, ему не хотелось. Приехав к дочери с продуктами, Убальдо и не предполагал, что угодит на день рождения внучки, которую сразу же полюбил и про себя окрестил Джорджо. Он догадывался о тайне дочери, а сегодня его догадка подтвердилась, чему он очень обрадовался.

«Лучше живость и отвага Милковичей и Дзани, чем холодная кровь этих напыщенных де Бласко», — решил он.

Глава 2

Джулию душили рыдания. Какой позор, какой ужас! Опять она во сне обмочилась. Ей вспомнились строгие слова отца: «Семилетняя девочка — уже не ребенок. В таком возрасте подобные вещи непростительны». Она не хотела, честное слово, не хотела, это вышло случайно. Ей снился замечательный сон, будто она, прижимаясь к гладкому стволу дерева, поднимается по нему все выше и выше, легко скользит, не делая никаких усилий. А наверху, в пронизанной солнцем зеленой листве, золотятся груши. Когда она в полном восторге дотянулась, наконец, до нежного фрукта и оставалось только сорвать его, наступило пробуждение. Ощущение счастья исчезло. Обволакивающее тепло, струясь между ног, замочило пижаму и простыню. Когда она поняла, что случилось, было уже поздно.

В комнату вошла Кармен и, наклонившись к дочери, потрепала ее по голове.

— Что с тобой? Почему ты плачешь?

— Я опять описалась, — дрожа от страха, ответила девочка, — но я не виновата, это получилось случайно…

Мать поднесла к губам указательный палец, призывая дочь к молчанию.

— Тише, молчи! Не дай Бог, папа услышит.

Джулия вытерла слезы тыльной стороной ладони. Если отец узнает, он всем расскажет о ее позоре. «Моя семилетняя дочь, — пожалуется он, как уже не однажды жаловался при ней знакомым, — до сих пор мочится в постель, и виновата в этом прежде всего ее мать. Вместо того, чтобы наказывать негодницу, она ее покрывает. Отшлепала бы разок-другой, она бы перестала безобразничать». При этом отец каждый раз подчеркивал, что его старшие дети в жизни себе такого не позволяли.

Он никогда не упускал случая похвалить Бенни и Изабеллу и унизить Джулию, словно она была в их семье приемышем. Нет, он ни разу не упрекнул жену в измене, больше того, он даже в мыслях не допускал, что младшая дочь могла быть плодом греха, — в роду де Бласко такого никогда не было и быть не могло. Гордыня не позволяла ему опуститься до подобных подозрений. Свято веря в нерушимость традиций своей аристократической семьи, он стоял на страже этой хрупкой иллюзии, обманывая самого себя.

Кармен повела дочь к педиатру, и тот ее внимательно осмотрел.

— Девочка здорова, — заключил он. — Ее ночные недержания — скорее всего результат психологической травмы.

— Какое средство вы посоветуете? — спросила Кармен.

— Я посоветую два средства — любовь и терпение. Джулия должна быть уверена, что вы любите ее и не будете сердиться, если подобное повторится. И уж ни в коем случае не наказывайте девочку за это.

Учитель де Бласко был вне себя: заплатить две тысячи лир, чтобы получить такую рекомендацию, смех да и только!