Джулия

Шмыгая носом и время от времени чихая, она быстро оделась, сбежала вниз и распахнула дверь в сад. Гермес, стоя к ней спиной, наносил по дереву ровные ритмичные удары, и на его плечах под блестящей от пота кожей перекатывались мощные мускулы. Ей пришлось несколько раз окликнуть его, пока он, наконец, не обернулся. Джулии почудилось или в его голубых глазах действительно загорелись радостные искры? Джулия залюбовалась его чудным лицом с правильными, почти классическими чертами, его красивым разгоряченным телом.

— Что тебе? — спросил он, опуская топор.

— Кричу, кричу, а ты не слышишь. Кофе хочешь?

— Не откажусь. — И он улыбнулся ей мягкой ласковой улыбкой. — Позови, когда будет готово.

Подняв топор, Гермес возобновил свой поединок с обреченной сосной, а Джулия, которая все это время теребила от волнения свою косу, вспыхнув, пошла на кухню.

— Иди, готово! — крикнула она через минуту, задетая его спокойным и уверенным тоном.

Гермес надел майку и вошел в дом. Они сели за стол.

— Папа сказал, что тебе уже двадцать, это правда? — спросила Джулия.

Он медленно потягивал кофе, наслаждаясь каждым глотком, и смотрел на нее рассеянно, словно не видя. В эту минуту для него, казалось, не было ничего важнее этой маленькой чашки, наполненной крепким, горячим, ароматным напитком.

— Папа очень хвалит тебя, — не дождавшись ответа, снова заговорила Джулия. — Говорит, что с латынью и греческим у тебя полный порядок.

— Твой отец — добрый человек.

— Нет, правда, если у тебя не было проблем с учебой, почему ты только сейчас получаешь аттестат зрелости?

— Я пошел учиться с восьми лет.

Джулия чихнула в носовой платок, постаравшись сделать это как можно тише и незаметней.

— Почему? — спросила она гнусавым голосом.

— Что почему?

— Почему ты пошел в школу с восьми лет?

— Потому что моей матери было не до того. Да и сам я не горел желанием просиживать штаны в школе.

Мать Гермеса Катерина пила. С помощью алкоголя ей удавалось забыть на время о нищете, о безнадежном положении семьи. Ее муж не вылезал из тюрем, оказываясь там всякий раз из-за пустяковых краж. Трезвая Катерина была доброй женщиной и хорошей матерью, но когда она напивалась, то теряла человеческий облик.

Джулия внимательно слушала Гермеса. Теперь она поняла, что имел в виду отец, когда говорил о нищей и неблагополучной семье своего трудолюбивого ученика.

— А почему тебя зовут Гермесом? — продолжала свой допрос Джулия.

— Фантазии моего отца. «Гермес — посланник богов», — любил он повторять, но какой же я посланник богов, я просто сторожевая собака.

С детской непосредственностью он аккуратно собрал ложечкой остатки нерастаявшего сахара со дна кофейной чашки и, вскинув на Джулию свои голубые глаза, с улыбкой сказал:

— Спасибо. Пора за работу.

Он вышел в сад, и Джулия как завороженная последовала за ним. «Какой он красивый, — подумала она, — самый красивый на свете! И как это я раньше не замечала?»

Ветер стих. Дождя уже не было.

— Почему ты сторожевая собака? — задав очередной вопрос, Джулия громко чихнула.

— Ты не пробовала принимать панадол? — вместо ответа спросил Гермес.

— Бесполезно. Пока само не пройдет, никакие лекарства не помогут. Ответь все-таки, почему ты назвал себя сторожевой собакой?

Гермес взмахнул топором и вонзил его в надрубленный ствол. Потом разогнулся, поплевал на ладони и задумчиво потер их.

— Ты не хочешь отвечать?

— Это не очень интересная история. — Он посмотрел на нее в упор. — Думаю, тебе знать ее совсем не обязательно.

— Ошибаешься. Я очень люблю всякие истории, и твоя история мне очень интересна.

— Отец сам выбрал для меня такую роль. Он хотел, чтобы я приглядывал за матерью. Дело в том, что, когда он сидел в тюрьме, мать каждый раз беременела. Нас у нее шестеро, и все от разных отцов.

Гермес покраснел. В уголках его мягких, красиво очерченных губ появились горькие складки. «Зачем я откровенничаю с этой несмышленой девчушкой?» — подумал он, невольно любуясь ее блестящей черной косой и глубокими бархатными глазами.

Джулия тоже смутилась. Нет, она не находила ничего шокирующего в признании Гермеса, просто ей стало стыдно, что она вызвала его на откровенность, заставила признаться в том, в чем ему явно признаваться не хотелось.

— Какая же я идиотка! — с искренним отчаянием воскликнула она. — Задаю тебе дурацкие вопросы… Лучше бы молчала!

Гермес легонько хлопнул ее по плечу и улыбнулся.

— Ничего страшного! — словно подбадривая ее, сказал он. — У нас в квартале все об этом знают, хотя и не подают виду. И то, что моя мать пьет, тоже ни для кого не секрет. Конечно, я мог бы тебе что-нибудь наврать, но мне не хочется. Ты такая… непосредственная, что тебе грех врать. Что касается моих родителей, я их очень люблю — и мать, и отца тоже. Да, несмотря ни на что, Корсини я считаю своим отцом, и должен тебе сказать, он не такой уж плохой человек, хотя и не может похвастаться благородным происхождением.

— Происхождение тут ни при чем! — горячо перебила его Джулия, которая терпеть не могла отцовские разглагольствования о благородстве и знатности их рода.

— Вот и я говорю, ни при чем! — подтвердил Гермес.