Джулия

Лицо матери было непроницаемым, однако Теа понимала, что ей сейчас тяжело, как никогда прежде. Джанни Макки покончил с собой в соседнем номере, и при всей наивности Теодолинде хватило здравого смысла, чтобы догадаться: у истории с этим самоубийством будет продолжение. Имя отца мелькало в газетных рубриках, его на все лады склоняли газеты и газетчики, а мать, большая любительница перемывать косточки, словно воды в рот набрала.

Самое время завести разговор на щекотливую тему.

— Папа нашел себе подругу жизни, — насмешливо начала Теа, ревнуя отца к ненавистной женщине по имени Джулия.

— Нас это не касается, — сквозь зубы процедила мать.

— Врешь, мамочка. И надо сказать, у тебя это неплохо получается.

— Повторяю: любовные похождения твоего отца нас не касаются.

— А обвинение во взяточничестве? А то, что его арестовали? Он ни в чем не виноват, и ты это прекрасно знаешь. Разве не так?

— Виноват или не виноват, решит суд. Наше дело сторона.

— Это твое дело сторона. Я его дочь.

— Ну, если говорить о родственных связях, то ведь и я пока еще ношу фамилию Корсини. Официально наш развод не утвержден.

— Тем не менее ты хранишь гордое молчание. По телевизору показывают твоего мужа в наручниках, газеты печатают репортажи о его аресте, а ты невозмутима, как английская королева. Но я-то понимаю: ты только делаешь вид, будто тебе на это наплевать, а в душе злорадствуешь. Не забывай, я женщина и знаю, что такое ревность, вот почему я никогда не поверю, будто тебе все равно, крутит папа любовь с этой писательницей или нет. Если, конечно…

Она нарочно не договорила — ждала реакции матери.

— Если что? — спросила Марта.

— Если ты не знала правды раньше. И давно с ней не свыклась.

Марту вдруг словно подменили — от ее невозмутимости не осталось и следа.

— Ты спятила, — прошипела она.

— Может быть, — улыбнулась Теа. — А может быть, и нет.

Странно, что только сейчас она вспомнила, как мать говорила кому-то по телефону: «Он вышел из гостиницы «Риц». Опять с Джулией де Бласко». Когда она это слышала? Несколько месяцев или несколько лет назад? В любом случае давно. Сопоставив факты, Теа догадалась, что «опять с Джулией де Бласко» был ее отец.

— Ты давно знала! — уличила она мать.

— Что знала?

— Про папу и про писательницу. Интересно, что ты еще знаешь?

Марта с трудом взяла себя в руки.

— Может, хватит обо мне? — примирительно спросила она.

— И как это у тебя на все хватает сил? — дразнила ее Теа. — Откуда в тебе столько злобы, столько ненависти? Моего отца втаптывают в грязь, а ты довольна. Ты хочешь его смерти, да?

Марта побледнела.

— Отвяжись! — взвизгнула она, на мгновение оторвав взгляд от дороги.

Еще немного — и «Феррари» столкнулась бы со встречной машиной. В последнюю секунду Марта успела вывернуть вправо.

— Не отвяжусь! Речь идет о моем отце.

— Заткнись, сучка!

— Вот это, я понимаю, культурный разговор.

У Марты было такое чувство, словно ее приперли к стенке.

— Что ты хочешь сказать отцу?

— Что ты давно следишь за каждым его шагом. С тех самых пор, как он тебя бросил.

Подозрения Теодолинды этим не ограничивались, но о других своих догадках она поговорит с отцом.

Глава 6

Кармине Карузо припарковал свой голубой «фиатик» на площади перед кладбищем «Ламбрате», поодаль от красной «Панды», следуя за которой ему пришлось проехать через весь Милан. Из «Панды» вышли двое — мужчина и женщина, оба немолодые.

Карузо подождал, пока они пройдут в ворота, запер машину и тоже направился к бескрайнему городу мертвых. Традиционную кладбищенскую тишину нарушал грохот отбойных молотков и еще какой-то техники: готовили места для новых захоронений.

Женщина была небольшого роста, коренастая, лет пятидесяти; она держала в руках горшочек с белыми цветами. Мужчина, который был ненамного выше, нес пластиковый пакет. Оба выглядели невзрачными в своих серых пальто.

Полицейский зашел в контору и попросил разрешения позвонить по телефону.

— Профессор, я на кладбище, — сказал он в трубку. — Приезжайте. Да, они уже здесь. Как всегда, пунктуальны. Дорогу вы знаете, я вам подробно объяснил. Жду.

Приехавший на «Панде» мужчина протирал влажной тряпкой надгробие. Женщина застыла, не отрывая глаз с мальчика с большими грустными глазами. Карузо остановился в нескольких шагах, что позволило ему разобрать золотые буквы на белом мраморе: «Камилло Лева. Он прожил всего девять лет».

— Холодно сегодня, правда, сынок? — сказала женщина. — Когда мы проезжали площадь Лорето, там на градуснике было минус пять.

Мужчина посмотрел на спутницу с грустным укором.

— Утром заходила твоя учительница, — продолжала женщина. — Рассказывала про твой класс. Они сейчас учат дроби. Ты бы их щелкал, как орехи, ты ведь у меня умница.

— На сегодня хватит, — сказал мужчина, беря супругу за руку. — Пойдем. Ты замерзла, как бы не простудилась.

— Папа в своем репертуаре. Как тебе это нравится, сыночек? Вечно он спешит. Слава Богу, ты не в него, а в меня пошел, такой же спокойный. И умный.

Мужчина покачал головой.

— Все, Лаура, уходим.

— Дай мне еще немного побыть с моим мальчиком, — взмолилась женщина. — Дай нам поговорить.