Джунгли мегаполиса

– Почему же? Это не романтика, это очень удобный и простой способ удалиться от жизни, если она тебе не нравится. Разве можно всё это иметь мне в действительности? Конечно же, нет. Я не настолько чокнутый, чтобы строить иллюзии по поводу своих возможностей и своего будущего. Но я изобрёл способ, как избежать мучений, связанных с осознанием того, что между желаемым и возможным лежит целая пропасть. Кое-кто использует для этого наркотики, кто-то пьянствует, кто-то идёт убивать и грабить. Но всё это – гибельные пути. Я считаю, что мой мозг достаточно развит, чтобы он мог конструировать в своём воображении образы желаемого без применения опасных стимуляторов, таких, как колёса, травка или водка. С их помощью более бестолковые пытаются, возможно, достичь того же самого, но их мозги выходят из-под контроля и впадают в галопирующую, безумную галлюцинацию. Уголовники – это вообще ублюдки. Всё, что в конце концов они получают, это тюрьма, вышка или пуля. А с волчьим билетом уже из ямы не выбраться. Жизнь всё время будет возвращать на порочный круг своими системами стереотипов…

– А ты действительно умный, Гладышев, – перебила его Вероника. – Только у тебя нет связи между руками и головой. Ты хорошо рисуешь – мог бы зарабатывать. Почему бы тебе не сесть, например, рисовать портреты на Арбате, как это делают другие? Мне кажется, у тебя бы получалось не хуже, чем у многих других.

– Спасибо за дельный совет, – засмеялся Гладышев. – Мне и без того хорошо.

– Но ведь у тебя нет своих денег! Тебя не унижает то, что я вот, к примеру, должна платить за тебя?

– Вообще-то, не очень. Я же не прошу ничего. Я могу обходиться совсем без денег. Да и, к тому же, почему мне должно быть неудобно, неловко, если сам Иисус Христос не имел денег?

При упоминании имени бога Веронику перекосило, но Гладышев не заметил этой гримасы. Он продолжал идти вперёд, взором обращённый к себе самому.

Они свернули на какую-то тёмную улицу, и девушка, долго молчавшая, снова заговорила:

– Зачем ты сюда пошёл?

– А что такое? Ты боишься?

– Вообще-то, да. Мне кажется, что тут подворотни кишат подвыпившими подростками, и сейчас откуда-нибудь выскочит банда!

– И что тогда? – засмеялся Гладышев.

– Говори тише! – Вероника была не на шутку обеспокоена. – Что тогда! Будто сам не знаешь, что тогда. Я не надеюсь даже, что ты сможешь меня защитить.

Гладышев покачал головой.

– Что, душа в пятки ушла?

Вероника не ответила и, продолжая идти рядом с Гладышшевым, оглядывалась по сторонам, как испуганный котёнок. Гладышев невольно улыбнулся.

– Трусиха.

– А что такое душа? – спросила она вдруг.

– Душа?.. Ну, душа – это душа.

– А она есть вообще? Вот говорят: бездушный человек. Это что же, у него души нет что ли?

– Ну почему же? Это образное выражение, им обозначают характер человека. Бездушный – значит, жестокий, коварный, подлый, бессострадательный. А есть ли душа, нет ли души – это загадка. Даже в нашей коммунистической литературе попадается это словечко., хотя его стараются всячески избегать, потому что партийная идеология не позволяет употреблять это слово: для неё оно неразрывно связано с поповщиной, с религией, с Богом. А всё это, как известно, диалектический материализм давно уже изобличил, как не существующее, как вымысел, с помощью которого проклятые помещики и капиталисты держали в повиновении трудовой народ. А сейчас, избавившись от пут религиозного дурмана, наш народ уверенно топает к светлому будущему… Только почему-то кругом становится всё больше нищеты, ворюг и грязи.

Гладышев разошёлся и с идиотски-издевательским пафосом декларировал свою речь, изображая заправского оратора на трибуне какого-нибудь митинга. Только последнее предложение он произнёс, как сторонний наблюдатель под этой трибуной, понизив тон и изменив голос.

– А что говорит коммунистическая идеология насчёт дьявола? – поинтересовалась Вероника в том же духе, приняв игру Гладышева.

– А ни фига она не говорит, потому что классики марксизма-лениниизма с таковым явлением в природе и в обществе не встречались, – Гладышев произнёс это, так забавно выпучив глаза и надувшись важно, как индюк, что девушка невольно прыснула от смеха, да и сам он не удержался.

Однако смеялась Вероника недолго. Будто наткнувшись на какое-то невидимое препятствие или вспомнив что-то неприятное, она вдруг замолчала, изменившись в лице, и уже так, словно желая теперь получить серьёзный и исчерпывающий ответ, от которого зависит, казалось бы, всё в её дальнейшей жизни, спросила:

– А что говорит она о продаже души этому самому дьяволу?

Гладышев, явно разошедшийся и пребывающий в превосходном расположении духа, хотел продолжить свои ответы в том же риторически-издевательском духе, но осёкся и посмотрел на девушку, медленно повернув голову, будто увидев её впервые и желая получше рассмотреть.

Дальше они шли уже молча, не разговаривая, хотя Вероника продолжала смотреть на Гладышева, словно бы ожидая ответа. Но он словно воды в рот набрал.

Тёмная улица вывела их на какой-то проспект, ярко освещённый, но такой же безлюдный, как и всё вокруг.