Джунгли во дворе

Разумеется, я преувеличиваю. Разумеется, нельзя мерить насекомых, этих маленьких существ, руководствующихся в своей жизни не разумом, а инстинктом, нашими человеческими мерками. И все же…

«Ну и что же дальше? — думал я с печалью. — Ну построят они свой „мегалополис“, а дальше что? Ведь, и построив его, эти туповатые работники живого конвейера, судя по всему, и не подумают попросту наслаждаться жизнью. Их толстая бескрылая самка, помещенная в центр кучи, в темницу, будет без конца, как машина, и дальше производить яйца (триста — четыреста яиц в день!), а из них потом выведутся новые тысячи рабочих существ, которые будут или же беззаветно трудиться всю жизнь, или завоевывать новые территории, чтобы строить на них свои многоэтажные кучи. И это все?»

А ведь вокруг-то, вокруг!.. Достаточно поднять голову, чтобы увидеть: молодая, яркая березовая листва, источающая на солнце великолепный, терпкий аромат, сверкающие радуги не успевшей высохнуть росы, сияющие, благоуханные венчики первых цветов, порхание пестрых бабочек, волшебное пение птиц…

Для этих же рыжих (и только ли для них?) роса — это лишь источник питья, бабочки — возможная пища (если их поймать и ободрать ненужные крылья), листья (да и то не свежие, а высохшие) — строительный материал. И суета, суета без конца. Ради чего? Да, вот вопрос: ради чего?

Как и у всего живого, у муравьев есть, конечно, любовь. Прежде чем создать многотысячную семью-муравейник, крылатые муравьи-самцы ухаживают за крылатыми самками. Вот они, звездные часы муравьиной жизни! Но что же происходит дальше? Самцы, сделавшие свое мужское дело, вскоре просто-напросто околевают, а самки теряют крылья, непомерно толстеют и, помещенные внутрь муравейника, в темницу, осуждены всю свою жизнь выступать в роли детородной машины. Они даже не воспитывают своих детей, они просто их без конца производят в виде яиц-зародышей. Что из того, что мы, люди, называем таких детородных самок царицами? Царская ли это жизнь? Дай бог, если у них есть хоть какая-то память и они, сидя в темнице, вспоминают о том, как когда-то были крылатыми. Несчастный удел!

А дети? Дети, которые выводятся из яиц, — страшно сказать: бесполы! Да, те полчища муравьев, которые бегают по лесным тропинкам, в траве, суетятся в муравейнике, — это не самцы и не самки. Рыжий труженик не «она» и не «он», рыжий труженик в сущности «оно»! Ибо рабочий муравей — это самка, переставшая ею быть, потому что ее детородные органы дегенерировали. Вот ведь как…

Правда, многие ученые, в частности Реми Шовен, утверждают, что муравьев и нельзя рассматривать поодиночке и требовать от них индивидуальной сообразительности, мудрости индивидуального инстинкта. Ибо муравей — это лишь элемент, нечто вроде клетки, составляющей единое живое существо — муравьиную семью. Муравей быстро погибает от одиночества, так же как пчела, как термит, а что касается бесполости, то она в таких условиях жизни вполне оправданна: с деторождением с успехом справляется одна самка. В случае же гибели самки половые железы бесполой особи могут регенерировать.

Вот так.

Тут надо добавить, конечно, что муравьи — санитары леса. Да, мы, люди, а также деревья и многие другие растения им во многом обязаны. Именно муравьи уничтожают массу вредителей лесов, полей, садов, огородов. Благодаря им в лесу поддерживается биологическое равновесие. Не будет муравьев — всю зелень могут уничтожить полчища менее организованных ползающих, бегающих, летающих вредителей. Муравьи настолько полезны, что их специально вывозят на участки леса, страдающие от нашествия каких-нибудь непомерных обжор. Некоторые страны, например Италия, с удовольствием покупают муравьев в соседних странах, например в Австрии, целыми грузовиками (муравейник лопатой ссыпают в мешок и в таком виде перевозят). Немецкие энтомологи подсчитали, что одна колония муравьев за день добывает от 800 граммов до одного килограмма насекомых, главным образом вредных. Все это так. Однако…

С какой симпатией все-таки после муравьев наблюдал я в траве даже еле видимую крылатую мошку, наверняка знакомую с радостями жизни, летающую в прекрасном бескрайнем мире, ночующую где придется — под листом ли, в трещине ли коры, под камушком. Пусть со всех сторон ее подстерегают враги — птицы, пауки, стрекозы, другие хищники, неважно! Хоть несколько дней, часов, а настоящих! Сидела эта маленькая крылатая мошка на зеленой травинке среди изумрудного переплетения, в котором кое-где радужно посверкивали росинки, рядом с едва заметной кружевной паутиной, шевелила крошечными усиками, и, ей-богу же, мне казалось, что вся ее поза выражала радость жизни и благодарность за существование. Потом вспорхнула и улетела в голубую бескрайнюю даль, на этот раз миновав край паутины…

И уж тем более приятно было смотреть на смелых воздушных асов — стрекоз. Красивых, изящных, летающих с таким виртуозным мастерством — хоть вперед, хоть назад, хоть в сторону, хоть на месте. Вот кто сразу понравился мне в отличие от муравьев. Стрекозы!

Басня