Джунгли во дворе

Итак, действительность меняет местами героев басни. Побирушка, готовый даже на открытый грабеж, — это Муравей. Труженик, которому не жаль поделиться с голодным, — это Цикада. После пяти-шести недель радостной жизни певунья падает наземь — ее время прошло. Солнце высушит ее трупик, нога прохожего раздавит его. Бродяга Муравей набредет на роскошную добычу, раскроит, рассечет, искрошит ее и пополнит кусочками свои запасы. Нередко увидишь умирающую Цикаду, крылья которой дрожат еще в пыли: она вся черна от муравьев, они рвут ее заживо на части, теребят, каждый спешит поживиться находкой.

Вот каковы отношения между Цикадой и Муравьем».

Да, «отец энтомологии», наблюдая повадки маленьких шестиногих созданий, изучал не только эту частную форму жизни…

Не только энтомологическая безграмотность, а сама суть басни, ее потребительская, буржуазная философия его не устраивала!

Знаменитый ученый оказался настолько неравнодушным, что в противовес Лафонтену сочинил собственную — да-да, собственную! — басню. Вся эта басня довольно длинна, однако я не могу удержаться от того, чтобы привести хотя бы вторую ее половину:

…Мы помним басню: летний зной
Сменился лютою зимою.
Томима голодом, украдкой
Ты к Муравью пришла с сумой
За горсточкой пшеницы сладкой.

Зерно из житницы своей
Сушил на солнце богатей,
Потом ссыпал в мешки тугие
Добычу жарких летних дней.
Ты молвила слова такие:

«Не погуби меня, мой свет!
Я вся издрогла, мочи нет,
От голодухи помираю.
Ссуди мне хлебушка, сосед,
Хоть горсточку, до урожаю!

Отсыпь мне — хоть одну суму!»
«Добро мне нужно самому.
Ты летом пела все, лентяйка?
Ну что ж, подохни. Никому
Беды не будет, попрошайка!»

Так басня эта поучала:
«Вы все должны, как обирала,
Затягивать мошну потуже».
Чтоб язва тем кишки сглодала,
Кто смеет нас учить тому же!

А эти враки про зерно!
Писака затвердил одно:
Тебе зимой кормиться надо.
Зерно! К чему тебе оно?
Ты сок медовый пьешь, Цикада!

А что тебе зима? Зимой
Твои малютки под землей.
А ты сама навек уснула.
И даже трупик твой сухой
Холодным ветром с ветки сдуло.

Из шкурки высохшей твоей
Клочков нарежет Муравей,
Грудь выест, разорвет на части,
К себе в подвал — для зимних дней —
Утащит лакомые сласти.

Все это — правда; басня — вздор,
Проклятых жмотов разговор.
Канальи! Ваши басни лживы,
И Муравей — такой же вор,
Как вы, стяжатели наживы!

(Перевод с провансальского

М. А. Гершензона)

Что же касается пения, то цикады — самые громкие певцы среди насекомых. Некоторые из тропических цикад стрекочут настолько громко, что, по выражению путешественников, их песня напоминает визг автоматической пилы или даже пронзительный свисток паровоза. Издают звуки только самцы, у которых на нижней стороне брюшка есть пара выпуклых пластинок — мембран. Эти пластинки называют цимбалами. Звуки создаются благодаря быстрому вибрирующему втягиванию и выпячиванию цимбал. Часть брюшной полости самца пустая, она представляет собой резонатор. Моделью звукового аппарата цикады может служить, например, пустая консервная банка с выпуклым дном. Если нажимать пальцем на дно и отпускать его, то получится звук, принципиально схожий с «песней» цикады, только цикада делает это с очень большой частотой.

Но для чего же все-таки поет цикада? «К чему столько шума? — задавался вопросом Жан-Анри Фабр. — Может быть, самец поет для привлечения самки?»

Многочисленные опыты Фабра не подтвердили этого. Больше того, они навели его на мысль, что цикада… очень туга на ухо. «К ней вполне приложима поговорка: „Кричит, как глухой“», — с улыбкой замечает исследователь.

Но тогда в чем же дело? А вот в чем.