«Немногим родителям доводится увидеть своего ребенка так рано, — сказал я. — Они не представляют, как он выглядит на этом этапе. Но мы представляем. Мы можем разговаривать с ней и видеть, как она развивается на наших глазах».
Если Брук и было непривычно видеть своего брата таким сентиментальным, она не подала виду.
Я проводил ее к инкубатору 692. Я уже привык к выражению лиц посетителей, которые впервые видели ребенка. Сначала был шок, который сменялся пониманием и принятием. Через несколько минут, когда люди осознавали, что она дышит, двигается и не собирается умирать на их глазах, они успокаивались. Их лица постепенно расцветали, когда они начинали понимать, что видят то, чего никогда раньше не видели: что-то пугающее и удивительное, что-то первозданное и священное.
Брук вела себя спокойно, но глаза ее наполнились слезами. Не выдержав, она начала рыдать, улыбаться сквозь слезы и засыпать меня вопросами.
Нашей медсестрой в тот день была Джеки, которая напоминала мне бойкую старушку. На голову ребенка она надела связанную крючком шапочку, а под нее подстелила вязаное одеяло такой же пастельной расцветки. Она накрыла инкубатор вязаным покрывалом, сказав, что все должно гармонировать друг с другом.
«Хоть я и не леди, — подмигивая, сказала нам Джеки, — но она — леди».
Мы с Брук испытали облегчение, когда Джеки сказала, что состояние малышки стабильное. Чтобы скоротать время, я рассматривал другие инкубаторы. Нам не разрешалось подходить к ним и смотреть на детей. Келли однажды попыталась это сделать, но ее остановила медсестра и напомнила о правилах. Хотя разговаривать с другими родителями не было запрещено, сама идея этого казалась нелепой. Они были исполнены горя. Это было похоже на поездку в переполненном вагоне нью-йоркского метро.
Мы были рядом друг с другом, но каждый пребывал в своем собственном мире.
Сидя там, мы с Брук поняли, что с ребенком из инкубатора 695 не все в порядке. Сначала было тихо, а затем подбежала медсестра, подняла крышку инкубатора и вызвала одного из неонатологов и еще несколько медсестер. Я не помню, чтобы кто-то просил нас выйти, но нам стало ясно, что мы можем помешать им.
В тот день к нам присоединилась Дженнифер, и мы все сосредоточились на выборе имени. Откладывать было нельзя. На карточке, прикрепленной к инкубатору, все еще было написано: «Френч, девочка», словно нам принес ее в крошечном берете аист из Марселя. Мы все больше склонялись к имени Джунипер. Наше единственное условие заключалось в том, чтобы ее имя не звучало так, словно она одна из внучек Фрэнка Заппы[13]
. Моя сестра, работавшая учителем в начальной школе, знала множество детей с сумасшедшими именами: Тало, Блейз, Данте, Райлз, 2 дейй[14]. Она убедила нас в том, что наш выбор вполне удачный.— Я знаю трех Джунипер, — сказала Дженнифер. — Это мои подружки-хиппи, но все же.
— Тогда Джунипер, — ответила Келли. Ей нравилось, что имена Дженнифер и Джунипер похожи и оба были в песне Донована[15]
, в клипе которой героиня скачет на кобыле в яблоках.— Джу-ни-пер, — произнес я, прислушиваясь к звучанию имени. — Джуни-Джун.
Я слышал, как оно игриво будет срываться с ее языка, когда в шесть лет она будет представляться другим детям на игровой площадке. Я представлял, как оно запомнится десятилетнему мальчику, который наконец соберется с духом подойти к ней во время катания на роликах. Бедный ребенок. Он будет так взволнован, что упадет и будет смотреть, как она уезжает, не обернувшись. Время в моей голове летело вперед, и я представлял себе, как она войдет в зал суда в струящейся черной мантии.
«Прошу всех встать, — скажет судебный секретарь. — Суд идет. Достопочтенная Джунипер А. Френч».
Мы праздновали наш выбор мороженым в деловом квартале. Солнце садилось над заливом, легкий ветерок качал листья огромных баньянов на противоположной стороне улицы. Дети карабкались по корням деревьев и протягивали руки к завиткам испанского мха.
Келли была спокойна, в то время как мы с Брук смеялись, раскачивались, положа руки друг другу на плечи и распевая песни, как пьяные идиоты. Если бы медсестры видели это, то быстро вернули бы меня к реальности.
Вернувшись в отделение интенсивной терапии, мы объявили, что определились с именем. Мы с Брук не могли не взглянуть на инкубатор 695. Он был пуст, как и инкубатор 696, который несколько часов назад был занят извивающимся младенцем. Оба монитора были выключены, а постельное белье свернуто.
«Что случилось с детьми из 695 и 696? — спросил я одну из медсестер непринужденно. — Куда они исчезли?»
Она сказала, что ребенка из 696 перевели в другое отделение. О младенце из 695 она ничего не сказала и поспешно от меня отошла.