Джузеппе Бальзамо (Части 4, 5)

Андре склонилась над ним и, с беспокойством взглянув на него, заметила:

— Вы говорите как безумный, господин Жильбер! Вы порвете мне платье! Пустите же меня, отпустите платье! Прошу вас прекратить эту комедию!

Жильбер поднялся.

— Вот вы уж и сердитесь! — сказал он. — Но мне не на что жаловаться, потому что я это заслужил. Я знаю, что не так мне следовало бы предстать перед вами. Но что вы хотите? Я не знал, что вы живете в этом павильоне, я был уверен, что здесь никого нет; я пришел сюда, потому что все здесь должно было напомнить мне о вас… И только случайность… По правде сказать, я и сам не знаю, что говорю. Простите меня, я хотел обратиться прежде к вашему отцу, а он куда-то исчез…

Андре удивленно вскинула брови.

— К моему отцу? — переспросила она. — Почему к отцу?

Жильбера смутил этот вопрос.

— Потому что я очень вас боюсь, — отвечал он, — я понимаю, что было бы лучше, если бы объяснение произошло между мною и вами: это самый надежный способ все исправить.

— Исправить? Что это значит? — спросила Андре. — И что должно быть исправлено? Отвечайте.

Жильбер одарил ее взглядом, полным любви и смирения.

— Не гневайтесь! — взмолился он. — Конечно, это большая дерзость с моей стороны, я знаю… Ведь я такое ничтожество! Да, повторяю, это большая дерзость — поднять глаза столь высоко! Однако зло свершилось.

Андре нетерпеливо махнула рукой.

— Ну, преступление, если угодно, — продолжал Жильбер. — Да, преступление, тяжкое преступление. Однако вините в этом рок, мадемуазель, только не мое сердце…

— Ваше сердце? Ваше преступление? Рок?.. Вы, верно, сошли с ума, господин Жильбер: вы меня пугаете.

— Это невозможно! Я испытываю к вам глубокую почтительность! Я полон раскаяния. Неужели я, с опущенной головой и умоляюще сложенными руками, могу внушить вам какое-нибудь другое чувство, кроме жалости? Мадемуазель! Послушайте, что я вам скажу, я клянусь перед Богом и людьми: я хочу всей своей жизнью искупить минутную оплошность; я хочу, чтобы в будущем вы были очень счастливы, чтобы счастье изгладило все минувшие горести. Мадемуазель…

Жильбер замолчал в нерешительности.

— Мадемуазель! — продолжал он. — Дайте ваше согласие на брак, который освятит то, что произошло!

Андре отпрянула.

— Нет, нет! — пробормотал Жильбер. — Я не безумец. Не уходите! Не вырывайте руки, дайте мне поцеловать ее! Смилуйтесь, сжальтесь… Будьте моей женой!

— Вашей женой? — вскричала Андре, решив, что это она сошла с ума.

— Скажите, что вы прощаете мне ту ужасную ночь! — с душераздирающими рыданиями прохрипел Жильбер. — Скажите, что мое нападение вас ужаснуло, но скажите, что вы меня, раскаявшегося, прощаете! Скажите, что моя любовь, так долго сдерживаемая, оправдала мое преступление!

— Ничтожество! — охваченная дикой яростью вскричала Андре. — Так это был ты? О Боже, Боже!

Андре обхватила голову руками, словно пытаясь ухватиться за ускользавшую мысль.

Жильбер отступил, оцепенев при виде прекрасной бледной головы Медузы, воплощавшей в эту минуту ужас и вместе с тем изумление.

— Неужели мне было уготовано такое несчастье, Боже мой? — воскликнула девушка, приходя во все большее возбуждение. — Неужели моему имени суждено быть опозоренным дважды: самим преступлением и тем, кто его совершил? Отвечай, подлец! Отвечай, презренный! Так это был ты?

— Она ничего не знала! — пробормотал подавленный Жильбер.

— На помощь! На помощь! — закричала Андре, скрываясь в комнатах. — Филипп! Филипп! Ко мне, Филипп!

Бросившийся было за ней Жильбер, потерявшись от отчаяния, стал озираться в поисках места, куда бы он мог упасть. под ударами, которых он ожидал, или оружия для защиты.

Однако никто не пришел на зов Андре. Она была одна дома.

— Никого! Никого! — в приступе ярости вскричала девушка. — Вон отсюда, негодяй! Не испытывай гнева Божьего!

Жильбер медленно поднял голову.

— Ваш гнев для меня страшнее всего! — пробормотал он. — Не сердитесь на меня, мадемуазель! Сжальтесь!

Он умоляюще сложил руки.

— Убийца! Убийца! Убийца! — продолжала кричать молодая женщина.

— Вы даже не хотите меня слушать? — вскричал Жильбер. — Выслушайте меня, по крайней мере, а потом прикажите убить.

— Выслушать? Выслушать тебя? Еще одна пытка! Ну, увидим, что ты можешь сказать.

— То, что я уже сказал: я совершил преступление, которое вполне простил бы каждый, умей он читать в моем сердце, и я готов искупить это преступление.

— А-а! — вскричала Андре. — Так вот в чем смысл того слова, которое привело меня в ужас раньше, чем я его поняла! Брак!.. Мне кажется, вы говорили об этом?

— Мадемуазель! — пролепетал Жильбер.

— Брак! — продолжала гордая девушка, все более распаляясь. — Нет, я не сержусь на вас, я вас презираю, я вас ненавижу! И я не понимаю, как можно жить, если вам в лицо говорят такое.

Жильбер побледнел; злые слезы блеснули на его ресницах; его побелевшие губы вытянулись и стали похожи на две перламутровые*нити.

— Мадемуазель! — с дрожью в голосе воскликнул он. — Не такое уж я ничтожество, чтобы я не мог заплатить за вашу утраченную честь!

Андре выпрямилась.