Джузеппе Бальзамо (Части 4, 5)

— Погоди же! — воскликнул он, погрозив кулаком в сторону павильона, где жила Андре. — Ты обрекла меня на позор, на одиночество, я мучаюсь угрызениями совести и умираю от любви… А я тебя обрекаю на бесплодные страдания, на одинокое существование, на вечный стыд и страх, на неутомимую ненависть. Теперь ты будешь меня разыскивать, а я стану тебя избегать, ты будешь звать своего ребенка хотя бы для того только, чтобы растерзать его в клочья. Итак, я разожгу в твоем сердце страстное желание, оно будет жечь тебя так, словно в сердце твоем застрял обломок кинжала… Да, да, ребенок! Я добуду этого ребенка, Андре; я отниму у тебя не твоего, как ты говоришь, а своего ребенка. У Жильбера будет свой ребенок! Дворянин по линии матери… Мой ребенок!.. Мой ребенок!..

Он едва заметно оживился, хотя его сердце сильно билось от пьянящей радости.

— Итак, — продолжал он, — речь идет не об обыкновенной досаде или мелких пасторальных жалобах — это будет самый настоящий заговор. Теперь мне не придется изо всех сил сдерживаться, чтобы не смотреть в сторону павильона; теперь я все силы своей души должен направить на то, чтобы обеспечить успех своего предприятия. Я буду смотреть за тобой днем и ночью, Андре, — торжественно поклялся он, подходя к окну, — ни одно твое движение не останется незамеченным; я не пропущу ни единого твоего стона, не пожелав тебе еще более сильного страдания; едва ты улыбнешься, как я отвечу тебе громким оскорбительным смехом. Ты в моих руках, Андре, ты моя жертва, и я не спущу с тебя глаз.

Он подошел к слуховому окну и увидел, что решетчатые ставни павильона раскрываются; потом тень Андре скользнула за занавесками и по потолку, отразившись, вероятно, в одном из зеркал.

Вскоре пришел Филипп. Он встал раньше, но оставался за работой у себя в комнате, расположенной за комнатой Андре.

Жильбер заметил, как оживленно беседуют брат с сестрой. Несомненно, они говорили о нем, о том, что произошло накануне. Филипп в замешательстве расхаживал по комнате. Появление Жильбера вносило, по-видимому, некоторые изменения в их планы: может быть, они попытаются обрести в другом месте покой и забвение.

При этой мысли в глазах Жильбера вспыхнул огонь, казалось способный испепелить павильон и проникнуть в самое сердце земли.

В это время в садовую калитку вошла служанка; она явилась по чьей-то рекомендации. Андре с благосклонностью ее приняла: взяла у нее узелок с вещами и отнесла в комнату, что раньше занимала Николь. Позднее покупка разнообразной мебели, предметов домашнего обихода и провизии убедили бдительного Жильбера, что сестра и брат не собираются никуда переезжать.

Филипп самым тщательным образом осмотрел замок в садовой калитке. Жильбер понял: возникли подозрения, что он проник в дом с помощью поддельного ключа, который ему, возможно, дала Николь; в присутствии Филиппа слесарь сменил замок.

Впервые со времени последних событий Жильбер по-настоящему обрадовался.

Он насмешливо ухмыльнулся.

— Жалкие людишки! — прошептал он. — Их бояться нечего! Взялись за замок, даже не подозревая, что я могу перелезть через стену!.. Плохого же они о тебе мнения, Жильбер. Тем лучше! Да, гордячка Андре, — прибавил он, — никакие замки тебе не помогут — стоит мне только захотеть пробраться к тебе… Теперь и мне улыбнулось счастье! Я тебя презираю… если только мне не заблагорассудится…

Он повернулся на каблуках, передразнивая придворных повес.

— Нет! — с горечью продолжал он. — Я благороднее вас, ничего мне от вас не нужно!.. Спите спокойно, у меня есть более достойное занятие, нежели мучить вас, получая от этого удовольствие. Спите!

Жильбер отошел от окна; оглядев свой костюм, он спустился по лестнице и пошел к Бальзамо.

CLV

ПЯТНАДЦАТОЕ ДЕКАБРЯ

Жильбер не встретил со стороны Фрица никаких препятствий и вошел к Бальзамо.

Граф отдыхал на софе, как и подобало богатому бездельнику, утомленному тем, что он проспал всю ночь напролет. Так, во всяком случае, подумал Жильбер, увидев, что Бальзамо лежит в такое время.

Несомненно, камердинеру было приказано впустить Жильбера, как только он явится: юноше не пришлось называть свое имя, даже просто раскрыть рот.

Когда он вошел в гостиную, Бальзамо приподнялся на локте и захлопнул книгу, которую он держал в руках, но не читал.

— О-о! — улыбнулся он. — Вот и наш жених!

Жильбер промолчал.

— Отлично! — насмешливо продолжал граф. — Ты счастлив и признателен. Очень хорошо! Ты пришел поблагодарить меня… Ну, это лишнее! Оставь это на тот случай, Жильбер, когда тебе опять что-нибудь понадобится. Благодарность — расхожая монета, которая удовлетворяет многих, если сопровождается улыбкой. Иди, дружок, иди.

В словах Бальзамо, в его тоне было нечто глубоко печальное и вместе с тем неестественное, поразившее Жильбера: ему почудился в них упрек, и в то же время ему показалось, что его тайна разгадана.

— Нет, сударь, вы ошибаетесь, я вовсе не собираюсь жениться.

— Вот как? — удивился граф. — Что же ты собираешься делать?.. Что с тобой случилось?

— Случилось так, что меня выставили за дверь, — отвечал Жильбер.